Светлана Далматова - Когда Париж был еще французским

Итак, не будем отвлекаться от девяностых. Те, кого выдавило из толпы, послали просить милостыню тех, кого придавило. Города и улицы разделили на сферы влияния, и ожившие герои Ильфа и Петрова вышли на пешеходные мостовые. Одни и те же бабки, деды и инвалиды, с утра до вечера, утюжили тротуар в поисках милостыни, требуя у каждого, проходящего мимо: «Дай миллиончик!». Тем более что миллиончик уже мало что стоил. Тот, кто удержался на работе, получал деньги пачками и переносил их в авоськах. Наиболее чувствительные граждане, не привыкшие к такому зрелищу, отдавали совсем не лишние кровные, хотя и задавали в никуда вопрос: «Как это все так быстро обнищали?». А к киоскам с продуктами или какой-либо мелочевкой и подходить было опасно: тут же появлялся длинноволосый щетинистый детина в рясе, подпоясанной бечевкой, и хватал за грудки с тем же требованием денег на пропитание. Короче, удивить нас можно было только благополучием и красотой.

Вот за этой красотой я и решила поехать в Италию.

Автобусная путевка стоила четыреста долларов. Не всем фирмам можно было доверять, и я попросила пару телефонов тех туристов, которые благополучно вернусь из этой поездки.

– Да, путешествие не из легких, но когда я вспоминаю Италию, улыбка не сходит с моего лица, – поделилась своим впечатлением от поездки одна из туристок.

Голос был приятным, эмоции вызывали доверие.

На вокзал меня отвозил брат.

– Ты куда спрятала деньги? – с металлом в голосе поинтересовался он.

– Они в сумочке.

– Как, в сумочке, ты почему их не зашила? – зловеще процедил он сквозь зубы.

Я открыла сумочку, вынула набор туриста для шитья, носовой платок, задрала юбку и стала снимать трусы.

– Ты что делаешь? – изумился брат, но не покраснел.

– Мужчина, вам не угодишь, то шей, а то взашей! Расслабьтесь, все будет molto buono.

Долларов восемьдесят я все же оставила в сумочке.

Поезд Ленинград – Минск стоял на пути, объявили посадку.

Когда мы вошли в купе, незнакомая попутчица уже укладывала в багажное отделение чемоданы. Она была в домашнем ситцевом халате, такие халатики, из ситца в цветочек, я запомнила с детства: их с большим мастерством когда-то на Украине шила еще моя бабушка.

– Здравствуйте, я ваша соседка! – радостно сообщила я.

Женщина подняла голову, под ее правым глазом красовался сочный синяк.

– Это я упала, – смутившись, сообщила она, глядя на моего брата.

– Знаю я эти ваши «упала, сама ударилась», другим рассказывайте, – строго сказал он, затем, не выдержав, хмыкнул.

Соседку звали Светлана, она работала учительницей в школе и отправилась в это рискованное путешествие со своей четырнадцатилетней дочкой, которая мне очень обрадовалась, так как с первой минуты нашего путешествия мечтала сбагрить кому-нибудь свою непосредственную мамочку.

По прибытии в Минск нас должен был ждать большой комфортабельный автобус с наличием элементарных условий для многодневного путешествия: горячей воды для заварки чая и кофе, туалета и раскладных сидений для ночлега. Вместо отеля на колесах мы увидели старый львовский автобус – труженик и тридцатилетний «горбатик» ЛАЗ-695 с грязными полуистлевшими жеванными занавесками, с несвежими вмятинами на месте сидений и жесткими, с металлической окантовкой, низкими спинками. Как бы «горбатик» не пыжился, скорости более шестидесяти пяти километров в час развить не мог.

Тот май отличался аномальной сорокаградусной жарой, и ждать спасения мы могли только в четырех открытых вентиляционных люках над нашими лихими головами. Я, на свое счастье, подсуетилась и успела занять место в середине автобуса, в двухместном ряду справа, слева был одноместный ряд. Правда, довольно наглая семейная пара, оперируя фактом моего одиночества, попыталась пересадить меня в конец автобуса. Но я, невзирая на свой интеллигентный вид, который весьма обманчив, и не только у меня, осталась там, где сидела. Каким-то образом парочке все-таки удалось оказаться на сиденьях впереди меня.

Уже когда мы двинулись в путь, оказалось, что в передней части салона, куда не попадал свежий воздух, было невыносимо жарко, сзади же – ветродуй. Не знаю, может и сегодня где-то в России колесят по бездорожью эти неприхотливые труженики, которым недавно в Нарьян-Маре поставили памятник: стоит такой «горбатик» на бетонном постаменте и вполне заслуженно.

Среди пассажиров было много нежной молодежи, которая за свою еще короткую жизнь не успела заработать ни копейки и путешествовала на скромные деньги далеко не богатых родителей. Через проход от меня, на одноместных сиденьях, друг за другом, расположились молодожены, свое восемнадцатилетие они отпраздновали свадьбой. Молодожены ехали из Риги, были очень рослыми, и их коленки больно упирались в спинки сидений. Просидеть двое суток под прямым углом и не рассыпаться можно только в юном возрасте, но и они очень мучились.