Владимир Карпов - Маршал Жуков

Я сторонник тяжелых танков. Нужно иметь в виду, что главный театр военных действий — Европа. Здесь будет решена судьба мира. И мы должны выйти в такой организации, чтобы наверняка разгромить противника.

Артиллерийскими средствами мы обеспечены полностью. Я сторонник организации боевых артиллерийских групп, возглавляемых командующим артиллерией дивизии. Название дивизии «Механизированная» неприемлемо, т. к. пропадает человек, боец. Название «мотострелковая дивизия» звучит хорошо, правильно отражает существо организации «мотор и человек», и его нужно оставить.

О зенитном вооружении для танковой армии. Иметь в ТА зенартбригаду или зенартдивизию вопрос непринципиальный. Не в этом направлении надо работать. Суть вопроса заключается в том, что нужно быстрее создавать подвижную ракетную систему С-75. Эта система может сыграть свою роль и при отсутствии в известных условиях истребительной авиации. Зенартбригаду в ТА временно оставить, а к I960 году вооружить ТА подвижной ракетной системой С-75...»

Итак, из приведенных выше указаний Жукова на совещании работников центрального аппарата и командующих войсками округа видно, что маршал ищет новые формы организации войск, но еще находится во власти опыта минувшей войны. Он ведь рассуждает не о локальной войне, в которой не применяется атомное оружие. Он говорит о большой, современной, тотальной схватке. И вот в такой войне организация дивизионных артгрупп, наращивание количества тяжелых танков и прочее выглядит, прямо скажем, архаично.

Как показано выше, руководство англо-американского военного союза к этому времени уже занималось разработкой новой стратегии «холодной войны» — политическо-идеологическими средствами и методами. Осуществили они эти свои замыслы после того, как Жукова вывели из активной государственной деятельности, но все же как-то обидно, что Жуков, будучи министром обороны и опытнейшим полководцем современности, не увидел сам и не насторожил своих преемников против зарождающейся новой политико-психологической стратегии. Кстати, в борьбе новыми методами у советской стороны были огромные возможности, напомню только две из них: компартии почти во всех странах — их можно было активизировать до состояния «пятой колонны»; негритянский фактор в США — огромный потенциал взрывчатки, который при умелом использовании мог бы стать мощной силой, работающей на коммунистов.

Весной 1957 года сын Хрущева Сергей женился. По этому случаю на даче Хрущева была устроена свадьба. На свадьбе, как полагается, крепко выпили и произносили речи. С речью выступил и Хрущев, говорил он, как всегда, хорошо, рассказал о своей биографии, родословной, тепло вспомнил свою маму, а затем как-то вскользь уколол Булганина. В другое время Булганин промолчал бы, а тут он неузнаваемо вскипел и довольно резко сказал:

— Я попросил бы подбирать выражения...

Присутствующие поняли: Булганин озлоблен против Хрущева. Догадка подтвердилась, как только кончился обед, Молотов, Маленков, Булганин, Каганович демонстративно покинули свадьбу и уехали к Маленкову на дачу. Хрущев понял, что отныне Булганин переметнулся в стан его противников, и он был явно озабочен усилением группы его противников.

Жуков вспоминает:

— После того как ушли Молотов, Маленков, Булганин, Каганович, ко мне подошел Кириченко и завел такой разговор.

— Георгий Константинович, ты понимаешь, куда дело клонится? Эта компания не случайно демонстративно ушла со свадьбы. Я думаю, что нам нужно держать ухо востро. А в случае чего, надо быть ко всему готовым. Мы на тебя надеемся. Ты в армии пользуешься громадным авторитетом. Одно твое слово, и армия сделает все, что нужно.

Я видел, что Кириченко пьян, но сразу же насторожился.

— О чем ты, Алексей Илларионович, болтаешь? Я тебя не понимаю, куда ты клонишь свою речь? Почему ты говорил о моем авторитете в армии и о том, что стоит мне только сказать свое слово и она сделает все, что нужно?

Кириченко:

— А ты что, не видишь, как злобно они сегодня разговаривали с Хрущевым? Булганин, Молотов, Маленков — решительные и озлобленные люди, я думаю, что дело может дойти до серьезного.

Мне показалось, что Кириченко завел такой разговор не случайно, не от своего ума. Это предположение подтвердилось следующими его словами:

— В случае чего, мы не дадим в обиду Никиту Сергеевича.

О Кириченко у меня всегда было плохое мнение. Я считал его «одесситом» в худшем смысле этого слова. Будучи секретарем Одесского обкома, просил продать ему три машины. Я ему это не сделал. С тех пор Кириченко на меня обиделся.