Владимир Карпов - Маршал Жуков

Поскольку XX съезд имел такое особое значение не только для маршала, но и для всей страны, для народов наших, мне кажется необходимым остановиться на описании одной очень важной и любопытной подробности.

Откроем документ: «XX съезд Коммунистической партии Советского Союза (14—25 февраля 1956 года). Стенографический отчет».

Я перечитал два объемистых тома (1100 страниц), и удивление охватило меня. Я сделал настоящее открытие! В повестке дня XX съезда нет вопроса о культе личности Сталина! На 1099 страницах стенографического отчета ничего не говорится о культе личности.

Первый вопрос был отчетный доклад ЦК КПСС. Докладчик — секретарь ЦК товарищ Хрущев Н. С. Второй вопрос — отчетный доклад Председателя Ревизионной Комиссии КПСС Москатова П. Г. Третий — Директивы XX съезда КПСС по шестому пятилетнему плану... Докладчик Булганин Н. А. Четвертый — выборы центральных органов.

В этом месте я прервал работу над рукописью (в 1990 г.), положил ручку. Позвонил по телефону Дмитрию Трофимовичу Шепилову. При Сталине и Хрущеве побывал он Секретарем ЦК КПСС, и министром иностранных дел СССР, и кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС. Закончил свою политическую карьеру «примкнувшим» к антипартийной группе Маленкова, Молотова, Кагановича за то, что при решении вопроса об исключении их из партии имел неосторожность высказать сомнение: все же Молотов был членом партии большевиков с подпольным стажем. Вот его и «примкнули» к той группе. Дмитрия Трофимовича из партии не исключили, отправили работать в столицу Киргизии город Фрунзе заведующим кафедрой политэкономии. За ним сохранились ученое и генеральское звания. После отставки Хрущева Шепилов вернулся в Москву. Старую квартиру отобрали. Жил он с женой Марьяной Михайловной в двухкомнатной квартире в хорошем кирпичном доме, недалеко от стадиона «Динамо» (теперь, к сожалению, нет его в живых).

Встретил он меня радушно, по-русски обнял трижды крест на крест. Он, несмотря на свои 88, прочен, высок и могуч. Крупные черты лица. И вообще крупный человек! Личность! Только глаза подводят. Недавно сделали операцию правого глаза, но не очень удачно.

— Мне бы воспоминания дописать, всего две главы осталось. Боюсь, как бы глаза не подвели.

— А сколько написали?

— Вот, посмотрите. — Он с явной гордостью открыл нижние створки на двух тумбах письменного стола. Там плотным строем стояли папки с завязанными тесемками. — Около двух тысяч страниц. Вся наша бурная жизнь и история. Я ведь был свидетелем многих событий, при Сталине начинал главным редактором «Правды». Потом при нем же был зав. отделом ЦК по агитации и пропаганде. И он же меня с треском снял. И я думал, что скоро окажусь на Лубянке. Ждал каждую ночь. Но пронесло.

Опускаю все наши разговоры, перехожу сразу, — ради чего приехал.

— Как встал на XX съезде вопрос о культе личности без наличия его в повестке дня? Почему Жуков в своем выступлении ни разу не упомянул Сталина. А в других выступлениях до возвращения из Свердловска он делал это обязательно. В одной его речи я насчитал: четыре раза Жуков хвалит Сталина. И вообще, как все делегаты, будто сговорились — никто ни разу даже по инерции не назвал Сталина в своем выступлении. Ну, было бы это после решения о культе личности. Но они все выступали, не зная, что будет обсуждаться этот вопрос.

Шепилов снисходительно улыбнулся:

— Ничего удивительного. Вы же знаете практику подготовки мероприятий, проводимых ЦК, а тем более съезда. Все выступления делегатов просматривались и правились. Даже тезисы очень уважаемых иностранных вождей прочитывались заранее и давались рекомендации на правку. А если советует ЦК, кто станет возражать?

— Вопрос о культе и о постановке его на съезде действительно при подготовке не возникал?

Дмитрий Трофимович задумался, помолчал, потом подчеркнуто значительно молвил:

— Я бы не хотел, чтобы вы поняли неправильно то, что я вам расскажу. Неправильно в том смысле, что я хочу преувеличить свою роль. Боже упаси! Особенно теперь нет в этом никакой нужды. Расскажу вам первому, как это было. В своих воспоминаниях я пишу об этом подробно. Но до их выхода еще далеко, а вам, раз вы просите прояснить, расскажу.

Не знаю, отражено ли в стенограмме, что два дня на заседаниях съезда отсутствовали Хрущев и я. Дело было так. Хрущев не раз говорил среди членов Президиума, что надо как-то осудить репрессии Сталина, отделить от них партию. И вот в один из перерывов в работе съезда он подошел ко мне и говорит: «Я думаю, настал самый удобный момент поставить вопрос о Сталине. Здесь собран цвет партии со всех уголков страны, более удобного случая в ближайшее время я не вижу». Я поддержал его идею. Он спросил: «Поможешь мне срочно подготовить доклад?» — Разумеется, не сомневайтесь». — «Пошли, сделаем это без промедления». И мы в его кабинете работали два дня неотлучно. Только спать уходили. 25 февраля, когда все было написано и отпечатано, мы вернулись на съезд. Хрущев предупредил накануне, что заседание будет закрытое, без представителей прессы и разных приглашенных.