Мусто Джихашвили - Кавказское сафари Иосифа Сталина[воспоминания родственника Нестора Лакобы]

Призыв председателя был моментально подхвачен залом. Казалось, меня здесь ненавидят не меньше, чем Лакоба или Троцкого. Со всех сторон послышались крики: «Пусть расскажет нам о своих грешках!», «Раскошеливайся, ублюдок «врага народа!», «Нечего с ним цацкаться!». Я еще не открывал рта — ни в пользу Нестора, ни против него, а эти люди уже видели меня врагом партии и страны. Я встал с места, сделал несколько шагов к трибуне. И зал затих. Я не поднялся на трибуну, а остановился напротив и не поворачиваясь к залу, еле слышно промолвил: «Мне нечего рассказывать!».

«Как, как? Говори громче, ты что стесняешься, что ли?», — подбадривали меня из президиума.

«Мне нечего сообщить», — сказал я уже довольно громко.

«Тогда… в таком случае пусть покинет зал. Вон из зала. Во-о-о-о-он!».

Не знаю, кто это кричал, может быть, председатель или его заместитель, или рядовые участники гнусного собрания. Но имело ли это значение?! У меня забрали комсомольский билет, меня разжаловали в беспартийного; и пусть в душе я плевал на ленинский комсомол, изгнание из него грозило огромными, максимальными неприятностями…

Однажды, во внутренней тюрьме НКВД Сухуми, меня отвели к парикмахеру. Удрученный горем, я едва ли обращал внимание на лица людей, и поэтому не узнал в подстригающем меня человеке парикмахера Наума, который еще недавно обслуживал всю мужскую половину нашей семьи. Зато Наум узнал меня. Улучшив момент (и надзиратели иногда отворачиваются или отвлекаются), он положил мне в карман немного денег и две пачки папирос, и прошептал: «Мусто, ни в чем не признавайся!». Но таких случаев было крайне мало.

Кажется, Виктор Платонович Некрасов сказал, что самым большим преступлением советского режима является чудовищное разделение людей…

Шел 1954 год. И я вернулся. Мамы уже не было в живых, она умерла от удара в 52 году, — на руках у дочери, Назие. О смерти матери я догадался по намекам из письма сестры, которое получил в сибирской ссылке. Меня щадили. После стольких ударов судьбы. Но и сама судьба меня пощадила…

Мы с Назие жили в Батуми, где-то работали, кое-как существовали. Я мечтал о трех вещах: реабилитации, причем тотальной, ей богу только всеобщей; о том, чтобы подвиг Сарие увековечили в слове; и, наверное, в последнюю очередь об архиве. Но так как без реабилитации невозможно было даже думать о скромной газетной статье в память семьи Лакоба, пришлось начать с поисков архива.

Военный прокурор Батумского гарнизона гвардии подполковник юстиции Ульянов чудом выдал мне 28 февраля 1955 года письмо с таким содержанием: «Гр-н Джих-оглы Мустафа Ахмедович следует в Главную Военную Прокуратуру по вызову. Прошу оказать ему содействие в розыске документов, которые крайне необходимы Главному Военному Прокурору». Бумага была составлена таким образом, чтобы не вызвать никаких подозрений по месту обращения. «Оказать содействие в розыске документов» и все. Каких именно— не уточнялось. Но они, эти документы, были крайне необходимы «Главному Военному Прокурору», что в СССР всегда имело магическое действие.

В бывший дом Нестора Лакоба я пришел в сопровождении офицеров военной прокуратуры. С чувством грусти поднялся по знакомой мраморной лестнице на второй этаж… и с тем же ощущением через час спустился вниз. Ибо не обнаружил ни тайника, ни архива. «Неужели нашли чекисты?!», — думал я, плетясь под холодным мартовским дождем в сторону приморского бульвара. Я брел без цели, просто так, лишь бы куда-то идти. «Значит, все было напрасно, выходит, от них невозможно было ничего скрыть!».

Но в доме проводили реконструкцию, его переделали под общежитие для студентов педагогического училища. Возможно, архив «откопали» рабочие и сожгли, приняв за макулатуру, за никчемные бумаги. А может быть, они пере-дали документы в руки НКВД?!..

Мне удастся переехать в Сухуми и с помощью школьного друга Николая Кемулария, который занимал должность председателя Горсовета, получить ор-дер на часть бывшего особняка Лакоба. Я разыщу рабочих, реконструировавших дом. Для проверки последнего шанса. И бригадир расскажет, что они… нашли под полом кухни какие-то свертки, сначала, конечно, подумали, что это золото, знаменитое золото Нестора Лакоба, но, обнаружив в пакетах только бумаги, отодвинули их на несколько метров в сторону, и накрыли досками.

Все было так, как передал мне в разговоре бригадир. Несколько часов спустя я стал обладателем архива, который мы с Сарие столь долго и упорно защищали от чекистов…