Галина Субботина - Марсель Пруст

О карьере Нате Вейля, деда Марселя, известно не очень много. С 1865 по 1890 год его деятельность была связана с биржей, где он был посредником в обменных операциях. В официальных документах его называют рантье. Любовь к биржевым спекуляциям, кстати, будет унаследована Марселем Прустом. Именно к деду, отличавшемуся широкими взглядами на мораль, обращался Марсель в случае затруднений с деньгами, о которых он не хотел сообщать родителям, вечно обеспокоенным его большими тратами.

Впоследствии с особой любовью Марсель будет относиться также к своему двоюродному деду Луи Вейлю, брату Нате. Этот богатый хозяин фабрики по производству пуговиц и продавец тканей еще приумножил свои богатства, женившись на Эмили Оппенгеймер, дочери состоятельного банкира, которая умерла, не оставив ему детей. Жизнерадостный Луи имел многочисленные связи с актрисами, иногда теми же, что привлекали внимание Адриена Пруста. Так, он встречался с уже упомянутой оперной певицей Мари Ван Зандт и несколько лет покровительствовал Лоре Хейман.

По поводу денежных средств, которые достались Марселю Прусту в наследство от матери, исследователи обладают сегодня довольно достоверными сведениями. Так, в недавно обнаруженном письме Пруста к Луи д’ Альбюфера, одному из близких друзей, писатель рассказывает о том, сколько денег имела в распоряжении его семья. Пруст сообщает: «Мои родители имели на расходы в год […] восемьдесят тысяч франков, может быть, немного больше. Папа не имел, так сказать, собственного состояния, но, несмотря на то, что у него не было частной практики, он зарабатывал около сорока тысяч франков. Поскольку мама со своей стороны обладала почти сорока тысячами франков ренты, это составляло приблизительно восемьдесят тысяч франков, которые превратились в сорок тысяч после смерти папы». Нужно иметь в виду, что речь идет о золотых франках, которые соответствовали двадцати франкам по ценам, существовавшим накануне перехода на евро. Таким образом, родители Пруста имели доход более двухсот тысяч евро в год. Эта сумма тем более велика, что налоги на доходы не существовали, что цены на жилье и на оплату труда слуг были низкими.

Семья Вейль не только принадлежала к состоятельной парижской буржуазии, она отличалась прогрессивными взглядами и оказалась причастна к большой политике. Так, Адольф Кремьё (1796–1880), один из родственников прадеда Пруста, стал в 1848 году министром юстиции. Его деятельность на этом посту не прошла незамеченной для французской истории: он отменил смертную казнь за политические преступления, а также рабство во французских колониях. Он снова стал министром юстиции в 1870 году. Известно, что он был президентом Международного иудейского альянса, а также видным масоном. В 1875 году он получил пожизненное звание сенатора. Его супруга Амели держала литературный салон, в котором можно было встретить практически всех писателей-романтиков и многих знаменитых музыкантов. У нее на вечерах бывали Ламартин, Гюго, Мюссе, Мериме, Александр Дюма, а также Россини, Мейербер, Галеви. Бабушка Марселя Пруста Адель Вейль (1824–1890), урожденная Бернкастель, посещала этот салон, что, без сомнения, сказалось на либерализме ее взглядов, на ее любви к романтической литературе, на ее интересе к музыке.

Вейли имели не только республиканские воззрения, но и не отличались религиозностью. Разговаривали они только по-французски, а религиозным обрядам предпочитали посещение оперы и театра. Собственно, по этой причине брак с молодым и подающим надежды врачом-французом и стал возможным для Жанны, которая сама не приняла католичества, но дала согласие на то, чтобы ее дети были крещены. Впоследствии Пруст любил демонстрировать друзьям свидетельство о крещении, подписанное самим архиепископом Парижским. Впрочем, его происхождение продолжало оставаться во Франции рубежа веков чем-то, что следовало скорее скрывать. Показателем распространенности антисемитизма в тот период явилось знаменитое дело Дрейфуса, объявленного шпионом только на основании его «нехристианского» происхождения. Потому степень искренности писателя в заявлениях о том, что он не чувствовал никаких связей со своими корнями, не стоит преувеличивать.

В семье Вейль существовал особый культ матери и материнской любви. Так, например, совершенно особые отношения связывали Жанну Пруст с Адель Вейль, бабушкой Пруста. По воспоминаниям писателя, мать и дочь хотя и встречались практически каждый день, часто разговаривали друг с другом по нескольку часов подряд: они с трудом могли расстаться, снова и снова находя темы для обсуждения. Казалось, Адель перенесла в свою жизнь ту страстную привязанность матери к дочери, которая нашла выражение в знаменитых письмах мадам де Севинье, томик которых сопровождал бабушку Пруста повсюду. Писать по три-четыре письма в неделю своей дочери в течение нескольких десятков лет, как это делала мадам де Севинье, — такая любовь казалась Адель Вейль вполне естественной.