Владимир Соколов - Интересная жизнь… Интересные времена… Общественно-биографические, почти художественные, в меру правдивые записки

Проблемой было заставить отца новый костюм купить, хорошее пальто. «Неудобно шиковать в наше время». Когда я женился, отец взял с меня слово, что я не буду покупать себе обручальное кольцо: «Неужели ты золото носить будешь?!» Можно, конечно, считать это признаком ограниченности. Я же думаю, что это одно из тех особых духовных качеств, которыми отличались коммунисты первых лет советской власти. Материальное для них не было ценностью, к которой надо стремиться. И потом, нельзя жить лучше народа. Не правда ли, странные вещи для современных «руководящих работников»?

Главным в отце была какая-та, я бы сказал, врожденная фундаментальная установка на служение – людям, государству, своим идеям, своей партии, своим друзьям, своей семье. Очень высокое слово «служение», но как иначе обозначить почти полное растворение себя в заботах об этом. Я не помню, чтобы он приходил с работы раньше 10–11 часов вечера, чтобы отказывался ради дела переезжать по стране с места на место, чтобы на просьбу помочь отказал кому-либо, боясь испортить своим ходатайством отношения с начальством… Уже в пожилом возрасте отец полез чинить крышу сарая своему родственнику значительно моложе его. И все это естественное состояние его души, без всякого насилия над собой. Не помнил он и зла, а его было в избытке. Прежде всего – от своей же партии, своего государства. В связи с этим расскажу, думаю, уникальный случай из судьбы отца. По крайней мере, ничего подобного я не встречал, хотя и неплохо знаю трагические страницы нашей истории.

В черном 1937 году работал отец секретарем Омского обкома партии. Поздно вечером в открытое окно его кабинета влетел камень. К нему была провязана записка: «Миша, завтра я приду тебя арестовывать». Записку бросил один из руководителей Омского НКВД Н. Шитиков, друг отца, по-моему, еще со времен Гражданской войны. Порядочный, честный человек – и такие встречались в этом страшном органе! До самой его смерти наши семьи тесно дружили. А какой набор редких марок Шитиков мне подарил, когда узнал, что я их собираю!

Отец предвидел, что его могут арестовать. Ему, конечно, известна была общая обстановка в стране, многих его сослуживцев уже в застенки отправили, родного брата на Украине арестовали и затем расстреляли. Отец вызвал своего заместителя, передал ему печать, ключи от сейфа и сказал, что уезжает в командировку. А сам сел на поезд и отправился в Москву. И в Москве в 1937 году ушел в подполье! Не слышал я нигде, нигде не читал, чтобы в советское время крупные партийные работники в подполье уходили!

Поселился у дальней родственницы жены, потом без паспорта, под чужой фамилией как-то устроился на работу дворником. В ноябре 1938 года начальником НКВД был назначен Л. Берия. Как отмечают почти все наши историки, начал он с частичного «отката» от массовых репрессий. Было освобождено из лагерей, по разным оценкам, от 200 до 300 тысяч арестованных, часть из них была реабилитирована, прекратились аресты по спискам, суды-тройки и т. д. В это время отец и пришел в ЦК ВКП(б) и попросил, чтобы разобрались с ним. Там удивились случившемуся и «разобрались»: послали в Сибирь. Формально, конечно, не сослали – его направили работать председателем исполкома городского Совета в Ялуторовск. Маленький городок, практически поселок, в 90 км от Тюмени. Место ссылки известных декабристов: Муравьева-Апостола, Якушина, Пущина и др. Когда я собирал материалы для книги об отце, то, воспользовавшись тем, что приехал по журналистским делам в Тюмень, съездил в Ялуторовск. Помнят его там! В городском музее увидел хорошие отзывы о нем, его фотографии, фото мельницы, пилорамы и еще чего-то, построенного по его инициативе.

Очень характерен для того времени повод, по которому хотели арестовать отца. Узнали мы это, когда где-то в 60-е годы получили доступ к соответствующим архивам. Так вот, в Омске попала мама в больницу. Медицинская сестра заметила на ней японскую шелковую комбинацию, мама ее специально на рынке купила, чтобы в приличном белье лечь в больницу. Заметила и тут же написала донос в органы, а те решили арестовать отца как японского шпиона. Вот так все «незатейливо» было в 1937 году.

Сразу же после начала войны отозвали отца из Ялуторовска в Москву, призвали в армию в звании майора и направили на работу в городской военкомат, где, кстати, он и подружился с генералом Киселевым. Отец занимал в горвоенкомате достаточно высокую должность. В сфере его деятельности была и работа с творческой интеллигенцией. У нас дома вечерами часто сидели какие-то дяди. Позже мама рассказала, среди этих «дядей» были и И. Эренбург, и К. Симонов, и другие не менее известные люди. И еще помню, как мама пересказала разговор отца с Эренбургом. «Знаешь, Миша, – говорил он, – мы с тобой как те драные кошки, которых из дома выгоняют и берут красивых котиков с бантиками. Но они мышей не ловят, и когда те стадом на дом нападают, то тут нас и зовут».