Ги Сайер - Последний солдат Третьего рейха

Двигатель работал на холостом ходу, шума стало меньше.

Мы бросились вперед. Теперь танк стоял совсем рядом. Солдат наверняка не спускал палец с курка.

— Вас что, только двое? — воскликнул он, увидев нас. — Какого черта вы тут делаете?

— Пытаемся разыскать свой полк. Мы заблудились.

— Ничего удивительного. Мы тоже.

С облегчением мы разглядели черно-белые полосы на его каске. Значит, он тоже принадлежит к «Великой Германии». Мы объяснили, в каком положении оказались, и танкисты взяли нас в танк.

— Вы оба из «Великой Германии»?

— Да.

В башне сидело два солдата. Еще двое сидели спереди. Внутри танк был выкрашен в оранжевый цвет. Металлическая лампа, свешивавшаяся с потолка, бросала вокруг желтый свет. От грохота двигателя говорить было невозможно. Зато воздух был теплый. Пахло перегорелым маслом.

Несмотря на огромные размеры, ящики со снарядами занимали столько места, что мы едва втиснулись. Командир машины внимательно прислушивался и вглядывался в окружающее. Время от времени он высовывался из машины. На нем была русская ушанка.

Танкисты рассказали, что тоже ищут свой полк. Из-за поломки двигателя они на два дня опоздали. Теперь пытались сориентироваться по батареям и ротам, мимо которых проезжали, что довольно опасно: ведь одинокий танк — то же самое, что слепой зверь. Радиостанции у них не было, а командир их взвода, наьерное, посчитал, что они пропали без вести.

Еще танкисты рассказали нам, что все новые танки покрываются противоминной пастой и оборудуются внешними огнетушителями. Наибольшую опасность для них представляют противотанковые ружья, которые стали использовать русские, познакомившись с нашим фаустпатроном.

Ни один русский танк, сказали танкисты, не сравнится с нашим «Тигром». Весной на границе с Румынией они показали себя в действии. Т-37 и КВ-85 против «Тигров» не выстоят.

Через час танк остановился.

— Указатель! — крикнул командир экипажа. — Здесь где-то поблизости лагерь.

Пошел снег, облепивший все вокруг. В темноте торчал указатель. Танкист смахнул с него снег и прочитал направление. Рота, в которую направляется новобранец, была расположена восточнее, рядом с тремя-четырьмя другими. Остальные подразделения полка находились на северо-востоке. Как раз туда и шел танк.

Юному солдату, впервые оказавшемуся на фронте, пришлось распрощаться и идти в темноте в одиночку. До сих пор помню испуганное выражение на его побелевшем лице.

Через двадцать минут мы вышли на мою часть. Танкисты решили здесь заночевать. Я вышел из танка и пошел к избам спросить, куда идти дальше. В избе командира сидел за столом, изготовленным из досок, положенных на ящики, офицер. Помещение освещалось тремя свечками. Обогревателя не было, и он набросил на шинель одеяло. Офицер в общих чертах объяснил, где найти роту.

Я стал пробираться через бесконечные блиндажи, окопы, траншеи. Они напоминали те, что я впервые увидал на фронте, но вырыты были небрежно. Саперы постарались на славу, но основную работу пришлось снова выполнять пехотинцам своими лопатками. Началась настоящая зима. Земля промерзла насквозь. Теперь будет только хуже.

Я без конца задавал вопросы. Наконец, солдат-связник отвел меня в блиндаж офицеров. Перед тем как пропустить, часовой оглядел меня с головы до ног: с чего это вдруг простого солдата сопровождают, будто офицера.

Весрейдау не спал. Воротник закрывал большую часть его лица. На голове шапки не было. Похоже, он изучал карту. Окоп освещали два обогревателя, однако тепла от них было маловато. В конце землянки лежал прямо на полу спящий солдат. Спал и лейтенант, усевшийся на мешке, обхватив голову руками.

Капитан Весрейдау поднял голову и посмотрел на меня. Я уже собирался представиться, как зазвонил телефон.

Когда Весрейдау положил трубку, я, наконец, выпалил:

— Ефрейтор Сайер, господин капитан…

— Вернулся из отпуска, мой мальчик?

— Да как сказать, господин капитан. Отпуск отменили.

— Вот как. Но ты поправился? Как ты себя чувствуешь?

Я хотел рассказать ему о своем разочаровании, о том, что мне хочется отдохнуть, пусть хотя бы несколько дней. Но слова застряли в горле. Я ощутил привязанность к друзьям, которые совсем рядом. Я рассердился на самого себя, но ничего не мог поделать с этим глубоким чувством.

— Все в порядке, герр гауптман. Подожду до следующего отпуска.

Весрейдау встал. Лица его я не видел, но мне показалось, что он улыбается. Он положил руку мне на плечо: