Ги Сайер - Последний солдат Третьего рейха

Что же могли изготовлять на фабрике в такой глуши? Может, это лесопилка? В первом здании стояла большая пилорама, далее их было еще несколько. Видели мы и экскаватор с грязными ковшами. В первых двух зданиях — никого. Может, партизаны и не врали. Но нам было приказано осмотреть все. Отряд окружил фабричные здания, а затем начал сжимать кольцо, двигаясь к центру. Мы миновали несколько огромных сараев, которые, казалось, вот-вот развалятся. Они стояли некрашеные, железные части их были съедены ржавчиной, как старый якорь в порту.

Ветер усиливался. Сараи скрипели. А вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь металлическим звуком от перевернутых эсэсовцем предметов.

Восемь человек вошли в здание, в котором что-то щелкало. Окон здесь не было, а значит, стояла кромешная тьма. Каждый порыв ветра шевелил черепицу и неплотно лежащие доски. В теории все понимали, что каждая минута может оказаться последней, но на практике никто не принимал мер предосторожности. Похоже, снаружи эсэсовцы загнали в угол нескольких русских. До нас донеслись выстрелы, крики и топот ног. Неожиданно темноту разорвали гранаты, брошенные с верхнего этажа или из чулана. Тут же застонали раненые. Через секунду двое упали на пыльный пол, а двое заковыляли к открытой двери. Остальные принялись искать укрытие, но в темноте это было непросто. Раздалось еще несколько выстрелов. Справа от меня вскрикнули еще два солдата. Я едва удержал винтовку: пуля прошила приклад и просто чудом не задела меня. Те солдаты, кто шел к двери, были ранены во второй раз. К нам прибежали солдаты снаружи, но входить они не решались: остановились у порога и сделали несколько выстрелов, которые скорее попали бы в нас, чем в партизан. Мы завопили изо всех сил. Вдруг какому-то идиоту придет в голову швырнуть гранату. Тогда конец не только русским, но и нам. Русские стреляли наугад по движущимся мишеням. Пули пробивали тонкие стены. Для тех, кто оставался снаружи, они были не менее опасны, чем для нас. Я чуть не умер от страха.

Я что, остался здесь один? Мне стало даже еще страшнее, чем под Белгородом. Я до крови сжал губы, чтобы не закричать. Снаружи наши не отступали: они добьются того, что сарай взлетит на воздух. Внутри же затаились, как пауки, поджидающие добычу, русские.

С того места, где я лежал, ничего не было видно. Неожиданно сзади, где-то между какой-то кучей и балкой, послышалось поскребывание. Я застыл, укрывшись за здоровенной трубой, и весь превратился в слух. Явно, кто-то скребется: то тише, то громче. Я до предела задержал дыхание и даже попытался остановить биение сердца. В голове проносились ужасные предположения. Я представлял себя пленником партизан, заложником, с которым они будут выходить из окружения. Меня охватила паника, какую раньше никогда не случалось испытывать. Она сменилась страстным желанием выжить во что бы то ни стало. Дрожа от страха и ярости, я испытывал жуткое одиночество и отчаяние, но решился сражаться» до последнего. Неожиданно метрах в пяти показался человек. За ним появился еще один. Он полз к сложенным в кучу мешкам. Оба они были в тени, но я разглядел их гражданскую одежду. На первом из них была надета большая шапка. Его фигура навсегда отпечаталась в моей памяти. На мгновение он застыл и принялся вглядываться в темноту. Затем отошел от меня на несколько шагов.

Я медленно и тихо поднял ружье и наставил на него дуло. У меня осталась лишь одна пуля, и затвор открывать не приходилось. Произведи я хоть малейший шум, и мне конец. К счастью, снаружи шумели, отвлекая внимание партизана. Я прицелился. Палец лежал на курке. На минуту я заколебался. Трудно вот так, хладнокровно пристрелить человека, если ты, конечно, не совсем бессердечный или не потерял голову от страха. А он медленно двигался ко мне. Его спутника не было видно. Он, вероятно, шел на расстоянии двадцати метров от нас.

Я слышал, как дышит приближающийся ко мне человек. Может, ему почудилось, что в тени кто-то скрывается, может, он различил блеск винтовки. На десятую долю секунды он заколебался. Тут я выстрелил, и он упал в грязь. Второй русский побежал, оставив товарища лежать у моих ног. И тут меня охватила паника. Казалось, я падаю в пропасть. Меня раздирало противоречивое желание: я хотел бежать, но от страха все тело словно парализовало. Я смотрел на труп, лежащий передо мной лицом вниз. Никак не мог поверить, что это я убил его. Я ждал, когда на земле покажется кровь. Остальное казалось не важным. Я был просто потрясен.