Гайда Лагздынь - Две жизни в одной. Книга 1

Оповещение о нападении фашистской Германии на Советский Союз оказалось для всех неожиданным. На Пожарной площади возле Тверецкого моста на высоком столбе укрепили репродуктор. Он похож на вытянутую, расширенную на конце трубу, напоминающую воронку, через которую в керосиновой лавке нам в бидон наливают керосин для керосинки. Только воронка репродуктора большая и глубокая. Репродуктор передает сводки Информбюро. Незабываемый голос Левитана. А какая сила звучала в первых аккордах гимна войны «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой! С фашистской силой черною, с проклятою ордой!»

Орда! Знакомое слово, созвучное с битвами русских за священную Русь, за свои земли, за свободу и независимость. Мы ни на кого не нападали, но «кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет»! Вера в это была крепкой. И в нас, детях Великой Отечественной войны, сохранилась и поныне та же крепость духа. Выжившие на трехстах граммах суррогатного хлеба, на лебеде, крапиве и прочих добавках, по жизни мы оказались закаленными и сильными людьми, не только физически, но и морально. Потому и призываю я бабушек и дедушек больше рассказывать детям и внукам о жизни той поры. Сожалею, что будучи молодой и сильной, не думала об этом. И подсказать было некому. Сейчас бы маму расспросить, но поздно.

Кольку все называли Свистуном из-за фамилии. А может быть, и потому, что он умел пронзительно свистеть через два пальца. Колька — отчаянный мальчишка. Он один у тети Нюры. Тетя Нюра работает на молочном заводе истопником. Где и когда потерял Колька ногу, никто не знает, да и не спрашивает у Свистуна. Правой ногой ему служит деревянный костыль, и Колька бегает и прыгает почище нас. Колька хорошо плавает. Подбежит к Волге, бросит свою деревянную перекладину — и в воду. Не успеешь глянуть, а он уже на другом берегу. А еще Колька любит чужие огороды и сады. Достается ему от тети Нюры! Соседи сразу узнавали, чья это работа. На грядах оставались глубокие ямки от Колькиного костыля.

Время шло, Колька рос, но, как говорила тетя Нюра, не умнел. Проделкам его не было конца. То палку к окну привяжет и за веревку из соседнего огорода дергает. Бьет палка по ставенке, хозяина дергает. То поленницу дров на улицу со двора перетаскает. Ругали его взрослые. А мы привыкли к Кольке. Неинтересно гулять, когда Свистун дома сидит, уроки делает. Хоть и доставалось от него, но, как говорится, «вместе тесно, а врозь скучно». Тетю Нюру соседи жалели: «Шалопай-то твой растет! Скорей бы ума набирался. Все полегче будет!»

Уважать Кольку стали неожиданно. Сводки Информбюро сообщали каждый день невеселые новости. Вот и сегодня огромный репродуктор, что висел на столбе на Пожарной площади, известил: «После продолжительных и упорных боев нашими войсками оставлен город Орел!» Голос диктора Левитана звучал спокойно, но все знали, по себе чувствовали волнение говорившего.

Во время налетов мы прятались в укрытиях. Укрытия — щели, как их называли, — напоминали узкие норы. Взрослые рыли длинные ямы, обкладывали их досками, сверху делали настил.

— Коллективный гроб, — невесело говорили любители пошутить.

Район, в котором мы жили — Затверечье, — было сплошь застроено деревянными домами. В ночь с тринадцатого на четырнадцатое октября 1941 года наш город усиленно бомбили фашисты. В узком темном укрытии было тесно и душно. Вот в напряженной тишине возник тяжелый густой звук. Звук приближался, нарастал. Это звук летящего бомбардировщика. Сердце начинает колотиться, сжиматься в комок. Многим женщинам делается плохо. И свист. Он усиливается, переходит в вой.

— Все, — шепчет мама, прижимая нас к себе.

Взрыв. Стены убежища содрогаются, сыплется песок.

— Не наша, — с облегчением слышен в темноте чей-то дрожащий голос.

И снова свист, и снова вой, и снова зловещая тишина, невыносимая тишина неведения.

— Горим! — вдруг закричал кто-то снаружи. — Выходите!

Во дворе светло, как днем. Полыхает соседняя улица Пленкина. Горит вся. Огромный костер вместо домов. Это фашисты в наш Затверецкий район с деревянными застройками накидали зажигательных бомб, осветили горящими домами, как факелами, город, чтобы было виднее бросать фугасные бомбы на большие жилые дома, фабрики, заводы.

Наш двухэтажный дом стоял невредимым. На крыше металась чья-то маленькая фигурка. Человек подбегал к краю карниза и бросал на землю шипящие крутящиеся палки — зажигательные бомбы, или, как их называли, «зажигалки». На крыше был Колька. Не раздумывая, все бросились на помощь, засыпали землей и песком языки пламени; ребята бегали около дома, чем могли помогали взрослым. Небо гудело, ревело от самолетов, зенитной артиллерии. Грохотала, колыхалась от взрывов земля. Никто больше не думал о смерти. Маленькая Колькина фигурка все металась и металась по крыше, будто за спиной у него были крылья.