Хайнц Фельфе - Мемуары разведчика

Какие же цели в действительности преследовали Гитлер и его последователи? Это уже следующий вопрос, который встал передо мной. Я знал тезис о «жизненном пространстве на Востоке», но его последствия тогда мне были неясны. Теперь же, под предлогом разведывательной необходимости, я получил до этого неизвестные мне документы, из которых узнал, что физическое уничтожение миллионов русских, украинцев, белорусов и других «неполноценных в расовом отношении» народов СССР входило не только в расчеты нацистского руководства, но и в непосредственные планы генерального штаба и что при этом войска СС играли особенно преступную роль.

Каждого, кто мог правильно истолковать язык фашистов, он возмущал до глубины души. Но это было не так-то просто. Сегодня, например, мы знаем, что слова «окончательное решение еврейского вопроса» означали массовое физическое уничтожение евреев. Тогда же нам втолковывали, что речь идет об их переселении, чтобы разместить эту «с расовой точки зрения нежелательную группу» на обособленном жизненном пространстве где-то на Востоке. Распространялся даже слух, что ведутся переговоры о размещении евреев на острове Занзибар и создании там для них собственного государства.

Но в отношении Советского Союза отдавались совершенно недвусмысленные распоряжения.

Бесчеловечность фашизма характеризовали, в частности, «директивы по обращению с политическими комиссарами» верховного командования вермахта от б июля 1941 г., в которых содержалось требование убивать всех политработников Советской Армии. Генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель 16 декабря 1942 г. подписал приказ верховного командования вермахта, в котором говорилось: «Войска имеют право и обязаны применять в этой войне любые средства без ограничения, в том числе против женщин и детей, если это ведет к успеху».

Мое состояние было настолько удрученным, что я не берусь сегодня его описывать, поэтому пусть говорят факты… В специальных директивах главного командования сухопутных сил, изданных накануне нападения на СССР в соответствии с «планом Барбаросса», особо подчеркивалось, что война на Востоке должна вестись безжалостно и общепринятые нормы гуманности по отношению к раненым и военнопленным противника, а также к мирному населению могут не соблюдаться.

Эти варварские установки определяли действия главного командования, войск СС и полиции в ходе всей войны против Советского Союза. Хотя и медленно, но я стал понимать, что все это являлось логичным следствием политики, начало которой положило вероломное нападение 22 июня 1941 г.

Превосходство Советского Союза заключалось не в огромных размерах его территории, а в его морали. Поэтому его руководители говорили не просто о Германии, а о фашистской Германии, то есть не ставили знак равенства между немецким народом и немецким фашизмом или Гитлером. Известны слова Сталина о том, что было бы неверно ставить на одну доску клику Гитлера с немецким народом, с немецким государством. Опыт германской истории подтверждает, что гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ, государство немецкое остается. Эти слова Сталина стали известны мне только после войны. В военное время они до меня дойти не могли.

Верный этому принципу, СССР хотел создания единого, миролюбивого, демократического немецкого государства. Таким образом, это была не преходящая, временная тактическая линия, а стратегия Советского Союза, которой он следовал с самого начала. В соответствии с этим принципом он и вел навязанную ему войну. Эта война не преследовала цель отплатить немцам той же монетой. Поэтому предложения нашим войскам о капитуляции были не признаком слабости, как это постоянно пытались внушить немецкому народу, а выражением силы и морального превосходства Советского Союза над фашистской Германией.

Так выглядел концентрат моих размышлений, ход которым дали события 20 июля 1944 г. Эти размышления, однако, тогда не привели меня к каким-либо практическим действиям, кроме принятого решения добиваться перевода на другую работу. Необходимо некоторое мужество, чтобы спрыгнуть на ходу поезда, если даже ты этого и хочешь. Я не смог этого сделать. Но я приобрел совершенно новую точку опоры в моих взглядах, с высоты которой я мог теперь расценивать события.

Оглядываясь на те бурные и наполненные конфликтами дни после высадки союзников в Нормандии и покушения на Гитлера, я должен сказать, что тогда в моих мыслях впервые возник Советский Союз в качестве выхода, в качестве реальной альтернативы.