Адриан Топоров - Мозаика. Из жизни писателей, художников, композиторов, артистов, ученых

Лев Николаевич смутился. Веселье стихло.

Антон Павлович Чехов посетил Льва Николаевича Толстого в Гаспре. Они беседовали о многом. На прощанье Чехов подал Толстому руку. Тот задержал её и сказал:

– Поцелуйте меня!

И сам поцеловал Антона Павловича. А затем сунулся к его уху и энергичной старческой скороговоркой изъяснился:

– А всё-таки пьес ваших я терпеть не могу. Шекспир скверно писал, а вы – ещё хуже.

Сын Л. Н. Толстого Илья Львович привёз к отцу своего приятеля фотографа Ф. Т. Протасевича. Думая, что с великим писателем-философом надо вести разговор на высокие темы, фотограф спросил:

– Скажите, Лев Николаевич, есть Бог или нет?

Толстой помолчал, а потом, улыбаясь, заговорил:

– Вы видели когда-нибудь микроскоп?

– Видел.

– И что же вы в нём видели?

– Видел в капле воды инфузории.

– Что, если бы одну из этих козявок спросили, есть в Калуге фотограф Протасевич, что бы она на это ответила?

Поразительно, что многие знаменитые писатели дают о других авторах-классиках крайне дурные отзывы.

И. С. Тургенев рассказывал Льву Толстому:

– Раз у Виардо были гости, и должен был приехать Жюль Верн. Все с нетерпением его ждали. И представьте, это оказался самый глупый человек во Франции!

Известно, что сам Лев Николаевич ни во что не ставил Шекспира и других корифеев художественной литературы. Так о Жорж Занд он судил:

– Отвратительная женщина! Я не понимаю её успеха.

Толстому возразила его сестра – Мария Николаевна:

– Нет, у неё есть хорошие вещи. Вот, например, «Консуэло».

При этом имени Лев Николаевич сделал брезгливую гримасу:

– Нет, нехорошо. Всё фальшиво, дурно, скучно… Я никогда не мог читать.

Флорентий Фёдорович Павленков (1839 – 1900) получил военное образование в кадетских корпусах и Михайловской артиллерийской академии. В студенческие годы увлёкся идеями декабристов, революционных демократов-шестидесятников. В военном ведомстве прослужил около 5 лет. В 1866 году вышел в отставку и всю свою дальнейшую жизнь посвятил народному просвещению.

За 35 лет издательской деятельности Флорентий Федорович выпустил 750 прекрасных книг (тиражом более 3,5 млн.), в том числе 200 биографий выдающихся людей, отечественных и зарубежных, чем положил начало серии «ЖЗЛ», по предложению А. М. Горького продолженной в советское время.

В издательстве Павленкова впервые в России увидели свет «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Ф. Энгельса, сочинения В. Г. Белинского, А. И. Герцена, Д. И. Писарева. За революционность содержания некоторые издания Павленкова были сожжены царскими цензорами, а сам он более 10 лет просидел в крепости, тюрьме и ссылке.

Несколько десятков лет кряду Флорентий Фёдорович неустанно трудился над созданием знаменитого однотомного Энциклопедического словаря, вышедшего 7 раз. Это «любимое детище» автора было в России досель невиданной маленькой народной энциклопедией, проникнутой духом протеста против самодержавно-помещичьего строя.

Цены своим изданиям Ф. Ф. Павленков довёл до предельной дешевизны. Например, его «Наглядная азбука для самообучения грамоте» стоила одну копейку. Так она и называлась: «Азбука-копейка».

Все доходы от своего предприятия Павленков завещал отдать на организацию 2000 сельских библиотек.

Похоронили Флорентия Фёдоровича в Петербурге, на Волковом кладбище. На одной стороне памятника на его могиле выгравирована надпись: «ФИЗИКА – А. ГАНО», а на другой – «ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ», т. е. названия первой и последней книг, изданных истовым ревнителем народного просвещения.

Литературный критик, публицист, социолог и философ Николай Константинович Михайловский (1842 – 1904) очень любил своего большого пушистого серого кота.

Когда писатель работал, около него неизменно сидел этот Котофеич и мурлыкал длинную успокоительную песню. И прерывал он её лишь тогда, когда Николай Константинович клал перо.

Писатель Глеб Иванович Успенский (1843 – 1902) до конца жизни не мог преодолеть застенчивости. Друзья с трудом уговорили его однажды выступить с ними на благотворительном литературном вечере. Он согласился прочесть свой новый очерк.

Когда подошла его очередь читать, он вышел на сцену, глянул в переполненный публикой зал – и обомлел от страха. Постоял, постоял молча, повернулся и ушёл за кулисы.