Юлия Гинзбург - Жан Расин и другие

Это про Юлю, потому что она очень высоко ценила разум и просвещение, верила, несмотря на все разочарования, в их силу. И в янсенистах она сочувственно замечает не только презрение к земному миру, но и разумные компромиссы с ним:

«Разумеется, авторы «Логики» не устают напоминать, что конечной целью каждого человека и первой обязанностью всякого, кто притязает на право поучения и наставничества, является забота о жизни вечной, о благах непреходящих, а не о бренных благах земной жизни, включая все виды земной мудрости. Но это именно конечная цель, путь же к ней на страницах Пор-Рояльского учебника лежит все-таки через обыденное здравомыслие, а накопление познаний и оттачивание ума если и не признаются самодостаточными благами, то не вовсе отвергаются как средства и орудия обретения ценностей более высокого порядка. […] Ирония в том, что янсенизм, целью своей ставивший возврат к чистой, презиравшей сделки с миром вере ранних христиан, сам был порождением и свидетельством своего рационального, секуляризующего века, "разумной", даже по самоощущению, религией, с упором на моральную сторону дела, со сложной системой аргументов, построенной по требованиям самого взыскательного рассудка».

А ближе всех ей, по всей видимости, Мольер, чей идеал описан так: «три самых важных не только для Мольера, но и для всего французского семнадцатого века понятия: человеческая природа, разум, мера». И чей «Дон Жуан» приводит к следующему выводу:

«Без сверхъестественного все-таки не обойтись. Но единственно убедительным доказательством существования Бога служит властная внутренняя потребность человека: Бог есть, потому что он нужен. И не религиозное чувство определяет, направляет душевную жизнь, а Господнее вмешательство в людские судьбы становится силой, подтверждающей человеческие представления о разумном и должном».

Книга Юли недаром названа «Жан Расин и другие». Автору всякого биографического повествования, тем более посвященного эпохе довольно далекой, приходится вводить в текст разнообразные сведения о политической истории и повседневной жизни. Здесь это сделано максимально просто, внятно и выразительно.

Вот, например, краткий очерк французской юриспруденции в эпоху Расина (контекст его комедии «Сутяги»):

«Диву даешься, какие только мельчайшие события не свидетельствовались тогда нотариальными записями и, следовательно, могли служить поводом для судебного разбирательства: ссуда нескольких ливров, два тумака, полученные слугой, паж, проникший в театр без билета, резкое слово соседа, воспринятое как оскорбление, не говоря уж о подробнейших, вплоть до каждой оловянной миски и ночного колпака, описях имущества для брачного контракта или после смерти владельца. Конечно, это доказывает, сколь развито было правовое сознание у французов еще три века назад. Но одновременно какие это создает замечательные предпосылки для роста судейского сословия, для укрепления его власти, а значит, для его продажности, безответственности и невежества. Покупались ведь не только должности, но и адвокатские дипломы. […] Судебное законодательство было запутано донельзя. Вернее сказать, во Франции его и не было толком: в южной части страны действовало римское, так называемое "писаное" право, в северной "обычное" право, а срединные провинции пользовались этой неразберихой и применяли то одни, то другие правила, в зависимости от того, что им было удобней. Нетрудно представить себе, как пышно расцветали в таких условиях крючкотворство и вымогательство. Всяких судебных должностных лиц к тому времени во Франции насчитывалось около семидесяти тысяч. Все судились, и все презирали правосудие».

Это ответ на вопрос, каким было в эпоху Расина «правовое государство».

А вот ответ на другой вопрос из области повседневной жизни, едва ли не самый трудный для всех, кто по ходу повествования о прошлом приводит цены и траты: как оценить, много это денег или мало? Очень просто: приводится письмо госпожи де Ментенон, будущей любовницы и морганатической жены Людовика XIV, а в пору написания письма просто воспитательницы внебрачных детей короля, к брату:

«Посылаю вам примерный расчет трат таких, какие делала бы я, если бы жила не при дворе, и их можно еще сократить. […] Вот ваши примерные расходы, которые не должны превышать 15 ливров в день, 100 ливров в неделю и 500 ливров в месяц. Видите, я накидываю немного, ведь 100 ливров в неделю это всего 400 ливров в месяц; но если добавить сюда стирку, смоляные факелы [чтобы освещать себе дорогу при позднем возвращении уличное освещение еще только-только появлялось, и то в одном лишь Париже Ю.Г.] соль, уксус, приправы, пряности и разные мелкие покупки, столько и получится. Считаю по 4 су на вино для ваших четверых слуг и двоих кучеров; госпожа де Монтеспан дает столько своим; а если у вас есть вино в погребе, понадобится меньше трех су».