Анджей Ясинский: Воспоминания участника В.О.В. Часть 2

Все же с этого момента мысль о побеге не оставляла меня. Я и Сорока почти всегда были вместе и идея сбежать сделала нас неразлучными. Несколько дней спустя Сорока показал мне двух крепких парней в гражданской одежде. Он сказал, что это те парни, с которыми его поймали при облаве. Они тоже пленные, но успели переодеться в гражданское. Парни решительные и долго в лагере не задержатся. Это будет наша компания. Мы познакомились. Имена их как-то выветрились из памяти, так как знакомство наше было непродолжительным.

Оба напарника выглядели ребятами крепкими и хорошо упитанными. На них еще не было той бледности и худобы, с которой были знакомы пленные со стажем. Кожа на руках не успела покрыться неотмываемой черной коростой. Их руки и бедра были еще нежны и белы. Они никого не ругали и никого не хвалили. В разговоры о политике не вступали. Тот, что был пониже ростом и потолще, рассказал, как он попал в окружение, как успел переодеться в гражданскую одежду и пришел к себе домой. Когда немцы делали прочесывание окруженного района, забрали и его. Он жаловался на порядки в красной армии, при которых солдатам стригут волосы на голове. Он сказал, что, если бы у него голова не была пострижена, то его никогда бы немцы не забрали сюда. Они отличали гражданских от красноармейцев по волосам на голове. Снимут головной убор. Если голова пострижена, то считают, что это переодевшийся красноармеец. Иди в плен. Если на голове шевелюра, то не трогали. Другой напарник попал в плен тоже потому, что на голове не было волос. Он рассказал, что его дядя оставлен нашими специально в тылу врага и он служит у немцев старостой. При необходимости он помогает всем советским людям. Он предлагал добраться до его дома, что находится в середине буда (???) возле Харькова. Там этот дядя поможет раздобыть всем нам документы и добраться до своих. Он очень красиво рассказывал, как в окружении ему удалось закопать в землю бочонок сала и целую бочку спирта. Все это было очень заманчиво, а главное, появилась цель в жизни, интерес к ней. Даже маленькая цель в жизни, пробуждает интерес. Делает ее живой, как бы освежает человека и подталкивает к действию.

Начались тайные совещания и подготовка к побегу. Бежать решили всем вместе. Передвигаться ночью, а днем где-нибудь отсыпаться.

С документами бежать, конечно, было бы лучше. Только где их взять? С ними можно было бы двигаться и днем, не рискуя быть задержанным.

В первое время пытались даже собственными силами изготовить себе документы. Нашелся художник, который умело рисовал немецкие круглые печати с орлом и немецким шрифтом. Я составил текст прошения на немецком языке. В отдельности как будто все получалось. На черновиках. Однако, когда соединяли все вместе, получалось плохо. Не было нужной бумаги, чернил. От затеи с фальшивыми прошениями пришлось отказаться. О возможностях сбежать в это время думали многие. Особенно - молодежь. Повсюду, по углам и в укромных местах, сидели небольшие группы пленных и о чем-то таинственно шептались. Разговоры сразу же замолкали, если появлялся кто-либо посторонний.

Блоковые полицаи видели все это, однако никому не противодействовали. Для них наши приготовления были либо безразличны, либо они заранее знали, что нам бежать некуда и поэтому были спокойны. Было ясно одно, что при отправке в Германию многие убегут. Перед самой отправкой всех пленных вывели во двор и возле комендатуры составили наш пофамильный список и наши профессии. Это было важным признаком, предпосылкой к отправке. Вечером в камеры принесли хлеб и каждому выдали по одному кирпичику солдатского хлеба. Судя по количеству выданного хлеба, дорога предполагалась дальняя. Утром, выстроив в колонну по пять человек, нас привели на вокзал. Мы трое стояли в одном ряду, а Сорока в ряду впереди нас.

Мы собирались попасть в вагон всем вместе. На вокзале стоял длинный товарный эшелон. Возле каждого вагона колонну останавливали, отсчитывали по сорок человек и загоняли внутрь. Дошла очередь до нас. Отсчитали. Последним из них оказался Сорока. Мы трое оказались в другом вагоне. Группа наша разбилась и попала в разные вагоны. Вагоны были вымытые, чистые. Размещались на полу. Было тесно, ходить было трудно и лежали мы впритирку друг к другу.

Несколько освоившись в вагоне, пленные стали размещаться поудобнее, стараясь расположиться поближе к своим товарищам, с которыми договорились бежать. Я со своими друзьями устроился в углу возле самого окна, забитое колючей проволокой. Настроение у всех было приподнятое. Новизна положения ободряет и тонизирует весь организм. Начались разговоры. Говорили о Германии, о хлебе, который некоторые уже успели наполовину съесть. Им хотелось пить, но не было нигде воды. И их мучила жажда еще большая, чем голод. Другие, видя их муки, беззлобно злословили. Они поучительно говорили, что хлеб надо было есть экономно, небольшими кусочками, оставляя еще и на черный день. Вынимали свою буханку хлеба и показывали, как она сохранилась. Слышались шутки. Все они имели отношение к нашему бедственному положению и носили поучительный характер. Когда же поезд отошел со станции, а это было к вечеру, население вагона снова стало о чем-то таинственно перешептываться. Начались рассказы о побегах из плена и из тюрем. Рассказывались всякие варианты побегов. Один солидный бас говорил, как где-то пленные взломали пол вагона и все по очереди выпрыгнули под поезд между рельсами.