Николай Семёнов - Это было на рассвете

— Ты, полегче! — пробасил и сочно выругался по-русски кто-то в подвале.

— Стоп! Там наши! — крикнул я, опасаясь, чтобы кто-то не швырнул туда гранату. Минуты через две стали выходить из подвала наши автоматчики и пехотинцы.

Очистив аэродром Темпельхоф с его ангарами и главным зданием, танкисты бригады вместе с пехотой подошли к тюрьме. Ее охрану уничтожили ворвавшиеся сюда раньше всех разведчики во главе с начальниками разведки бригады Урсовым, нашего полка — Чаадаевым и командиром разведвзвода лейтенантом Манчиновым. Были освобождены около трех тысяч заключенных из различных стран.

По приказанию заместителя начальника штаба полка капитана Смака мы с сержантом Петром Григорьевым на бронетранспортере доставляли в штаб бригады донесение. Уже темнело. Проехав один квартал, видим в сквере на Ильденштрассе стоит выстроенный почетный караул — взвод автоматчиков и человек тридцать бойцов и командиров, в том числе начальник политотдела полковник Жибрик. Кого-то собрались хоронить. Остановив бронетранспортер, услышали голос начальника политотдела, который произнес:

— Сегодня мы прощаемся с отдавшими свою жизнь за свободу и независимость нашей Родины… И начал перечислять имена погибших, среди которых назвал заряжающего тяжелого танка старшего сержанта Демида Сергеевича Малинина. Он лежал среди других боевых товарищей, наполовину обугленный. Его экипаж, кроме командира, сгорел полностью.

— Петя, мы с Малининым из одной местности. Собирались вместе домой, — сняв танкошлем, тихо шепнул я Григорьеву.

Нет слов, тяжело переживаешь смерть каждого боевого товарища. Но особую боль причиняет тебе гибель друга за несколько дней до конца войны. Потерял друга, который к долгожданному дню Победы шел почти четыре года. Только вчера во время короткой передышки вместе получали письма. Прочитав весточку из дома, Демид Сергеевич торопился ко мне, чтобы высказать свою радость, поделиться воспоминаниями о родном крае.

«Признаться, Коля, очень соскучился я по своей дочурке Лизаньке, — сказал он тогда. — Она у меня расчудесная. Когда призывался на войну, ей было лишь около двух лет. Говорунья была. Теперь пошел седьмой. Эх, взглянуть бы на нее хотя одним глазком, погладить ее пушистые волосы. Фашисты поганые испортили всю жизнь. Но близок день, когда зашумит праздник на нашей улице. И мы с тобой, Коля, запоем песню «Кеҥеж кече ояран весела…» Люди залечат раны, построят новые города, вырастят новые сады… Если уйду из жизни, то — с великой любовью к жене Аннушке и дочери Лизаньке».

Последние слова Демид говорил медленно, торжественно. А его огненно сверкающие глаза прямо смотрели на меня.

Не стало моего друга, с которым в течение полутора лет шли вместе по фронтовым дорогам. Никто не считал меня слабым человеком, но я, отвернувшись, тихо заплакал.

— Ну, будет вам, товарищ лейтенант, пошли к бронетранспортеру, — успокаивал меня Григорьев, и мы медленно зашагали.

— Не буду я теперь, товарищ лейтенант, употреблять слова: «Хенде хох!» при встрече с гитлеровцами на балконах домов, — продолжал Григорьев.

— Это почему? — неожиданно вмешался в разговор догоняющий нас вместе со своим связным начальник политотдела Жибрик.

Мы на несколько секунд замолкли. Потом Григорьев, глубоко вздохнув, заговорил:

— Товарищ полковник, как же прикажете понимать? Окружили фашистов со всех сторон — они не сдаются, а как фанатики, ярые, заклятые враги, убивают, калечат наших бойцов и командиров. Так по какому человеческому праву, за какие заслуги должны мы сохранить им жизнь? Лучше таких ярых посылать на тот свет, чтобы меньше было реваншистов после войны, — закончил свою речь Григорьев.

Иван Васильевич не любил рубить с плеча.

— Как вас звать, товарищ сержант? — спросил он у Григорьева.

— Петром, товарищ полковник, — ответил он.

— Петя, сынок мой. Нет в нашей стране семьи, которой не коснулась бы война. Миллионам семьям война принесла глубокое, непоправимое горе. В них обязательно погиб кто-нибудь. Однако это не значит, что мы должны уничтожать каждого немца, даже если он сдается в плен. Фашисты хотели уничтожить нашу страну и ее столицу Москву, истребить или поработить людей наших. А мы пришли сюда не за этим. Потому надо сохранить жизнь тем, кто сдается. Они со временем поймут свою вину и гуманность армии социалистической страны, — закончил начальник политотдела. Потом спросил: — Вы куда собираетесь, в штаб бригады?