Владимир Харитонов - Маятник Судьбы

Забегая вперед, могу подобное сказать и о своих карцерных записях: намерение было у меня описать геройские подвиги почти сверхчеловека, а когда в дальнейшем перечитывал и редактировал написанное, понял что геройского ничего и не было. Тысячу раз можно было поступить иначе, но изменить уже ничего нельзя, и в своем повествовании буду максимально придерживаться пусть горькой, но исповедальной правды….

Иногда я задумывался, почему, когда размышляешь о своей жизни в прошлом, вспоминаются именно эти моменты, а не другие, порой более яркие и интересные. И именно в этой последовательности, а не в хронологическом порядке. Мне кажется, что каждое событие сегодняшнего дня связано невидимой ниточкой через нас с конкретным событием в прошлом, поэтому память так избирательна. Попробую провести некие параллели между свежими событиями и далекими в своих рассказах о студенческих и детских годах….

Мой отец, Юрий Логинович, трудился с пятнадцати лет. Была война, и он как мог, помогал своим родителям. Семья у них была большая, более десяти человек, но в те времена это считалось обычным явлением. Правда, лично я знал только свою бабушку Орину, мать моего отца, и его сестру Екатерину. Она жила с мужем Анатолием и сыном Владимиром – моим погодком, в поселке Нерль. Наша семья переехала сюда из деревни Бушарихи, расположенной в десяти километрах, когда мне было три года.

Поселок состоял из частных в основном деревянных одноэтажных домов. Правда, ближе к центру стояли и несколько «казенных» двухэтажных каменных зданий. «Казенными» их называли потому, что они принадлежали толи ткацким фабрикам, коих было целых две, толи государству. Всего проживало около двух тысяч человек, в основном рабочих фабрик или МТС. Последняя аббревиатура обозначает машинно – тракторную станцию, которая обслуживала техникой местные колхозы. В центре был промтоварный магазин, продовольственные лавки разбросаны по разным частям Нерли для удобства проживающих здесь людей. Такое название селения имеет явно мордовские корни. А в трех километрах от поселка протекает одноименная речка. Со всех сторон поселок окружен смешанными лесами, в коих прячутся и небольшие деревеньки….

Бабушка Орина меня не любила и, надо признать, было за что…. Некоторое время она жила с нами в доме, построенном лично отцом в неоднократно упоминаемом и любимом мною поселке. Человеком она была верующим: хорошо помню, как по утрам и вечерам она читала молитвы под иконами. При этом стояла с очень строгим и сосредоточенным взглядом, обращенным в молитвенник. Дом был рубленный из добротных бревен, но имел всего одну комнату, она же была и спальней. Правда, имелась еще маленькая кухонька, основную площадь которой занимала большая печь с лежаком. На нем любила спать бабушка. Вот на кухне в углу и стояли эти иконки под самым потолком на специальной полочке….

Был, конечно, и большой не отапливаемый двор, пристроенный к дому сзади, в котором жили куры. А справа к дому примыкала терраса, в которой тоже не было никакого отопления, зато стоял большой старинный сундук. В нем хранилось «ненужное барахло», но которое жалко выбрасывать. Но как любил я в нем порыться – старинные платья, мужские пальто, предметы, назначение которых я не понимал, старые фотографии в рамках под стеклом.

Так вот, когда меня в третьем классе приняли в пионеры, в девять лет, то открыто прививали атеизм детской неокрепшей душе, за что с высоты прожитых лет я уже имею право не очень любить советскую идеологию. Придя домой из школы по зиме, и видя, что никого нет дома, я забрал все иконы бабушки, шесть или семь штук. Все они были небольшого размера, на вид довольно старые. Я вынес их на улицу и положил в снег на большак, как тогда называли проселочные дороги. Проезжающий гусеничный трактор раздавил иконки на мелкие кусочки. Кстати сказать, водитель трактора их, наверное, не видел. Сверху я иконки присыпал снежком. Самое обидное для матери отца было то, что меня за это не наказали, вообще никак, сам не знаю почему….

Удивительно, но в настоящее время я сам стал реально верующим человеком. Много позже мне часто задавали вопрос о том, что подвигло меня к вере в Бога. А как не уверовать в таких условиях – когда ты один в четырех каменных стенах, без крошки пищи в желудке? Если не верить органам чувств и зрения, а просто знать, что здесь со мной находится еще и Ангел-хранитель, да и сам Господь, то все невзгоды переносятся значительно легче. И даже очевидная несправедливость обвинения не становится такой обидной. Конечно, можно взывать к Небесам: « За что Ты со мной так, я же не виноват?», тогда злоба реально наполнит сердце. Вся суть, мне кажется, в правильной постановке вопроса, тогда получишь и правильный ответ. Если спросить: «Ради чего мне посылаются такие скорби? Какое благодеяние через них ты уготовил мне, Господи?». Тогда ответ придет сам собой – «Ради того, чтобы уверовал и не потерял то, что для тебя назначено Отцом Небесным». Впрочем, веру в Бога навязывать никому нельзя, это дело каждого – верить, не верить….