Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным

– Эге, в Невоне уже есть перемены, – сказал начальник, когда мы пошли по тесной улочке. – Электричество! Кто же это вам?

– Есть теперь мастера, – улыбнулся встречавший нас председатель колхоза.

От него я и узнал историю трех демобилизованных. Это они поставили белые столбы на улице. В каждый дом провели проволоку. В каждом доме с солдатской аккуратностью протянули провода, подвесили лампочки. Это они починили радиостанцию и наладили трактор. В поселке, где сорок охотников и ни одного монтера, – это была революция. Солдат приглашали в дома, подарили им валенки и полушубки, за столом лучший кусок подкладывали солдатам. И не только за то, что руки золотые, а за то, что умели ждать, за то, что они были предвестниками больших перемен в Невоне.

– Где сейчас эти хлопцы? – спросил начальник экспедиции. – Пусть приходят, будем оформлять. Такие парни нужны в разведке…

Вот и вся история. Никто не назовет сейчас день начала большой стройки на Ангаре. Но каждый мальчишка в Невоне знает теперь, что день такой наступит. Много впереди работы. Но настанет и желанный час праздника. Разрежут алую ленту у входа на плотину, заиграет музыка. «Кто первым был тут?» – спросят на празднике. Вспомнят тогда историю о трех солдатах и назовут их имена: Василий Нарожный, Александр Зуев, Михаил Стовбер. «Они были первыми на Усть-Илимской», – скажут на празднике.

Шестьдесят святых минут у гранитных ступеней. Шестьдесят минут без слов, без движения. Мороз, метель, утро или полночь – стоит часовой. Пройдет мать, невеста пройдет – не дрогнут глаза часового. На всей земле нет вахты почетнее, чем эта. У всей земли на виду стоит тамбовский парень. И вся земля проходит мимо него. Идет отец с ребенком, солдат, иностранец идет, колхозник, сибиряк, старая женщина… Идут в метель, в мороз. Без шапок, в святом молчании проходят люди.

Тридцать шесть лет не кончается шествие. Этот парень со строгим лицом еще не жил на свете, когда горели январские костры, когда родилась эта человеческая река. Тридцать шесть лет… Люди пахали землю, возводили плотины, воевали, писали книги, в новых домах зажигали огни. И не убывала людская река, и сменяли друг друга часовые.

Смотрит в лица людей солдат – самые разные люди. Руки тянутся к шапкам, что-то шепчут губы, сосредоточены глаза. Много хочет сказать человеческое сердце в эту минуту. И сам часовой много передумал, провожая людей глазами.

«Если б мог ОН подняться сейчас. Если б мог поглядеть на землю. Что сказал бы людям?» – Часовой вспоминает материнские письма из дому, отсветы огней над городом, вспоминает, как в морозную ночь летит над Мавзолеем звездочка-спутник, как стучат поезда, как победно звенят большие часы на башне. «Что сказал бы Ильич людям, если б взглянул сейчас на страну?.. «Спасибо», – сказал бы», – шепчет солдат и спохватывается. Ему, часовому, нельзя нарушать форму…

Звенят часы на башне. Чеканными шагами идет к Мавзолею караул. Кончились шестьдесят минут. Часовой встает на смену часовому. А люди идут и идут…

Три телеграммы. Они пожелтели за десять лет. Они хранятся в семейном альбоме рядом с карточкой, где безусый лейтенант сидит рядом с женой и держит на коленях сына. Короткий телеграфный диалог:

– Демобилизуюсь…

– Боря, а как жить будем?

– Все будет хорошо. Выезжай.

Десять лет назад лейтенант Борис Лобов отстегнул погоны и положил их на дно чемодана – на память. Жизнь начиналась сначала.

Никто не скажет, что легко в тридцать лет начинать все сначала. На гимнастерке и то вон остались следы от погон. Куда пойти? Какая дорога самая верная? Не одному начинать дорогу – рядом жена, сына за руку надо взять…

Встретились у заводской проходной четверо. По следам от погон, по чуть тревожным глазам узнали друг в друге вчерашних лейтенантов, капитана, майора.

– Нужны люди?!

Старичок в отделе кадров пошелестел бумагами, поглядел на четверых.

– Нужны! На трудное место нужны люди. Согласны в кузню? Сегодня же оформлю.

«Кузня» ошеломила грохотом, снопами огней. «Кузня» тянулась чуть ли не на километр, дышала паром, светилась розовым железом.

– Точь-в-точь как под Берлином в сорок пятом! – крикнул Борис майору. Но тот не услышал.