Елена Тютрина - Последние Романовы. Жизнь семьи. Конец империи

12 июня 1894 года

Ники

Моей Аликс

(Виндзор)

Моя бесценная дорогая, маленькая Алики,

Как я могу отблагодарить тебя, мой ангел, за то, что ты написала мне такую чудную открытку и длинное письмо, пока мы еще были вместе. О, это так меня обрадовало. Это меня просто встряхнуло, и каждую минуту я бегаю вниз в мою каюту, чтобы снова и снова перечитать твои послания! Ты просто прелесть, что позаботилась о том, чтобы доставить мне удовольствие после нашего расставания. Ты меня слишком балуешь, голубушка: эти маленькие запонки чудесны. Я их надел сегодня и буду носить в течение всего путешествия!

Мне они так нравятся! Я надеюсь, старый Бирофф доставил тебе мое письмо, которое я в страшной спешке написал вчера вечером, – я не хочу, чтобы моя дорогая легла спать в первую ночь разлуки, не получив хотя бы весточки от своего верного мальчика! Ты себе представить не можешь, как сильно я по тебе скучаю, намного сильнее с тех пор, как ты побывала на борту «Полярной звезды». Так мило было с твоей стороны, что ты написала свое имя на окне и на ящике моего стола. Вокруг меня все фотографии моей милой, которые я распаковал, и они, вместе с воспоминаниями о твоем пребывании здесь, скрашивают мое одиночество. Милая… знай, что я тебя воистину люблю с каждым днем сильнее и больше!

Мы вышли из Коуз сегодня утром, когда рассвело, и движемся со скоростью 15 миль в час по тихому зеленому морю недалеко от южного берега Англии. Мы идем тем же курсом, каким вы пойдете на «Виктории» по пути к Флашингу. Все утро я прогуливался по палубе и попробовал матросский ужин с кислой капустой, которая была великолепна. Я так много думал о моей малышке, как бы ей хотелось тоже его попробовать. В этот момент мне в голову пришла блестящая идея: вместо того, чтобы посылать тебе это послание из Копенгагена, когда оно уже устареет, я отдам его лоцману, который выйдет в Дувре, и он пошлет его почтой, так что сегодня же моя любимая получит весточку от своего шалопая, плывущего по морю. Как приятно, что можно написать и доставить эту почту в течение одного дня. Я счастлив, что могу доставить тебе это утешение.

Старый священник, капитан и мистер Хит сердечно благодарят тебя за переданные через меня добрые пожелания. Шакавоски так сожалеет, что ты не смогла поехать с нами. Мы бы легко могли доставить тебя во Флашинг. Мы приближаемся к Дувру. Берег выглядит прекрасным в легкой дымке, над которой ярко светит солнце! Да, милая моя, передай дорогой бабушке мой самый нежный привет. Вчера я был так расстроен, что не смог поблагодарить ее за всю ее доброту. Передай также привет всем остальным. Много раз с любовью целую и благословляю тебя, бесценная, любимая моя Аликс. Да благословит тебя Бог!

26 июля 1894 года

Ники

Моей Аликс

(Виндзор)

Доброе утро, моя любимая – какой чудесный летний день. Солнце яркое, на море тишь. Мы плывем между датским и шведским берегами и видели, как в море выходит германский флот. Возможно, что на борту одного из кораблей был Генри. Радость моя, когда погода такая прекрасная, и все выглядит так красиво и ярко, как сегодня утром, мне всегда ужасно не хватает тебя, хочется, чтобы ты тоже могла наслаждаться природой и была рядом со мной!

Сейчас, дорогая, я должен заканчивать, так как через час мы придем в Копенгаген. Если бы только ты была здесь на борту со мной!!! Но я надеюсь, что на берегу меня ждет твое дорогое письмо, о! Каким это будет утешением. Моя дорогая, моя бесценная малышка – я посылаю тебе много, много поцелуев, благословений и самую сердечную благодарность за то чудесное длинное письмо, которое ты дала моему человеку, я не знаю, как часто я его перечитывал. Я горячо молю Бога, чтобы Он хранил мою милую и без конца дарил ее Своими милостями.

26 июля 1894 года

Аликс Г.

Моему Ники

(Харрогейт)

Мой родной, дорогой, бесценный Ники,

Я только что вернулась с прогулки вдвоем с бабушкой. Она была разговорчива, пока вдруг не начался внезапный приступ боли, она побледнела и заплакала. Она говорит, что, когда у нее такая боль, это действует ей на нервы и заставляет плакать. Я четверть часа растирала ей ногу, и ей стало немного лучше. Бедняжка, ужасно видеть, как она страдает. Я молода, поэтому мне легче терпеть боль. Я бы даже сказала, что это хорошо, что я должна переносить боль – но для нее, пожилой женщины, это тяжело, и грустно это видеть, и это пугает меня. Мы ехали как можно осторожней… Сегодня днем бабушка диктовала мне свой дневник, она хочет, чтобы я снова делала это, и она остановилась на том порядке, когда уехал эрц-герцог, поэтому она торопится наверстать упущенное. Она делает записи каждый день, но так неразборчиво, что сама едва может их разобрать…