Борис Шагаев - О театре и не только

В Сибири мама часто рассказывала про Элисту, про театр, про Каляева, Хонинова, про Улан Барбаевну Лиджиеву, с которой она училась в Астрахани, про художников Сычева, Нусхаева, Очирова (Очировский). Как открывался театр в здании ЦК, ныне здание КГУ, про спектакль «Ончн бок» Хасыра Сян-Бельгина, про Анжура Пюрвеева. Уже тогда она жила прошлым. Впереди ничего хорошего не светило. И это в 25 лет. Погубили молодость, да и все поколение калмыков партия и правительство во главе с вождем всех народов.

Она всегда посылала мне в Ленинград деньги, посылки. Однажды я приехал на каникулы в Элисту и узнал, что она лежала парализованная в больнице. Я не знал, и она не писала об этом, а письма шли хорошие. Все было безоблачно. Один год я работал на заводе «Севкабель» в Гавани, в Ленинграде, и не приезжал. Ей парализовало левую сторону. Но, к счастью, все обошлось благополучно. Удивительно, но факт. Всевышний помог. Когда я узнал о ее болезни, было не по себе. Какие мы в молодости не внимательные, бессердечные, черствые. Понимаешь только задним числом. Сколько поколений проходит и все повторяется. Ничему человечество, человек, не учится. Меняются века, системы, архитектура, люди, но мы, люди, меняемся мало.

Как уже говорил, в конце жизни мама пролежала на спине три года. И эта маленькая женщина, моя мама, мужественно, спокойно, просто, мудро провела эти годы. Она опять была на высоте. То, что я сделал ей, ничто по сравнению с тем, что сделала она мне. Перелом шейки бедра произошел по вине одного невоспитанного художника. Она прожила бы больше и без меньших мучений.

Мама ночью стучала в стену деревянной колотушкой, и я шел менять судно. Зимой и летом. Летом мыл хлоркой, а зимой мыл и грел судно горячей водой и ставил. Итак, ночью три-четыре раза. Вначале было трудно, а потом привык. Год, другой и стало нормой. Человек ко всему привыкает. И молча тянул лямку буден. В это время написал, когда не спал, пьесы «Зая-Пандит», «Аюка-хан», сказку «Волшебная стрела». Написал и поставил. В это же время поставил в 12-й школе, у Яшаевой Веры Аббяевны директора школы: «Недоросль», «Цыгане» Фонфизина, Пушкина. Написал сценарий и поставил на конкурс «Цаган Ботхн». По-моему, они заняли первое место. Писал статьи, сценарии разным людям. Но это не оправдание тому, что так мало внимания уделял матери. Она хотела, чтобы я посидел рядом, поговорил с ней. Она интересовалась моими делами по работе. Я скупо отвечал. Просеивал, проблемы затаивал. Она была рада, что я еще что-то делаю. В свой юбилей 60-летия, повез в театр. Она молча слушала, а дома немного поплакала. Она была довольна. Она, наверное, поняла, что труды ее не прошли даром. Я так думаю.

В Сибири я сам пошел в школу с сельскими пацанами. Придя из школы, сказал матери, что пошел в школу. Она ответила: «Молодец!» В театральный сам решил поступать. Мать одобрила. Она никогда не перечила, никогда не учила. Она мудро, без назойливости вела по крутым буеракам жизни. Она не говорила: учись хорошо, готовь уроки, не пачкай одежду, не ходи долго по вечерам. Она никогда не жаловалась на жизнь, как мы, не обсуждала соседей. Я удивлялся иногда, как будто она живет в другом измерении. Кого бы я не привел домой, она всегда привечала.

Из музучилища (через дорогу пройти) заходил Петя Чонкушов. Мама на радостях поставит ему наркомовскую норму. Петя закуривал, и они вели какие-то свои беседы. За много лет она рассказала ему всю свою автобиографию. Мать не говорила, что он бывает у нас. Случайно, придя пораньше, застал его на кухне. Петя, по-моему, дважды писал музыку для моих спектаклей. Но с матерью у него были свои доверительные беседы. Петя тихо, не торопясь, вел разговор. Ей это нравилось. Он был не шумливый, не объяснялся в любви к ней, к народу. Он был естественный и порядочный. Она это чувствовала и уважала.

Также частенько захаживал с хорошей заваркой чая и с молоком «Буренкой» Жемчуев Виктор Петрович. Они оренбургские, у них тоже были свои беседы. С оренбургским уклоном. Мы знали его отца – Петра Павловича Жемчуева. Теперь республиканская больница зовется его именем. Так вот Виктор Петрович человек начитанный, любитель побалакать. Мать была хорошим слушателем и потом было с кем скрасить тоскливое время. Они ее уважали, и она платила им тем же. Есть еще хорошие люди. Редко, но встречаются.

В третьем микрорайоне ее все знали. С продавцами магазина вела свои нехитрые беседы. И когда она умерла, они по-доброму говорили о ней. Маленькая женщина с размером обуви 33-го размера была доброй и беззлобной от природы. Любовь бывает разной: к женщине, к книге, к Родине, к братьям и сестрам. Она не похожа на любовь к матери. Это необъяснимо. Книгу можно забыть, Родину вспоминаем только когда далеко. Мать помним всегда. Это жалость и нежность как к ребенку. Помнишь ее голос, характер, привычки, повадки. Ее нет, а она рядом всегда, она внутри, она в голове. Она твоя часть.