Алексей Малашенко - Тяжело в ученье, нелегко в бою. Записки арабиста

У меня английский не заладился с самого начала. Я и теперь-то, после двадцати лет, проведенных в Московском центре Карнеги, прожив почти три года в Штатах, в нем барахтаюсь. В Вашингтоне в 2000-м, после какой-то конференции я радостно признался директору Московского центра Карнеги остроумцу и весельчаку Эндрю Качинсу: «Здорово, что я стал вас всех понимать». – «Главное, мы тебя стали понимать», – обрадовал меня Энди.

В арабской переводческой карьере английский мне пригодился только однажды. Дело было в алжирском городе Батне в Военной школе боевого оружия (Lécole Militare des armes de combat), главном военном училище Алжира. Ее начальником был уроженец Батны, будущий президент Алжира (1994–1999) Ламин Зеруаль. Вся военная техника была советского производства, советники – советские майоры, подполковники и полковники. Обстоятельно о Батне расскажу в отдельной главе. Сейчас только про английский.

Так вот поступило в Батнинское училище некое количество новейшей техники. Какой конкретно – писать не буду, а то еще привлекут за разглашение военной тайны. К железу прилагалось его техническое описание, инструкции. Открыли – там всё по-английски. Кто ж в Батне его прочтет. Тут-то я по дурости и брякнул, что кроме арабского учил еще английский.

Короче, подвели меня к одному ящику, достали бумажки на английском. Посмотрел я на то, что там написано, закурил и перевел надпись, гласившую «Destinated to Iraq» [7] Предназначено для Ирака ( англ .). .

Пошел, доложил начальству. Что было дальше, не могу сказать, главное – от меня отстали. Много лет спустя, коллега арабист, работавший в Ираке под Багдадом, услышав эту байку, прокомментировал: «Слушай, старик, а мы в это время тогда “Шилки” [8] Советская зенитная самоходная установка, на вооружении с 1964 г. ждали, ждали. Может, это просто совпадение?»

Вернемся в ИВЯ. Первое домашние задание было – написать четыре страницы палочек справа налево. Я хмыкнул, а потом чертил их три или четыре часа. Старался, нажив кровавые мозоли на пальцах. Не верите – попробуйте сами.

И началось.

Каждый день – домашние задания, ответы на уроках, зубрежка слов с их правильным произношением. Арабский был изнурительным трудом, каторгой… бежать с которой почему-то не хотелось. Предложи мне сменить арабский на киносъемки, я бы выбрал арабские закорючки. Магия.

На четвертом курсе, освоившись с арабским, я по ночам переписывал Коран, подпольно вывезенный из Египта между нестираными рубашками. Мусульманином не стал, но в исламоведение незаметно погрузился.

Говорят, что на разных заседаниях Сталин на лежавшей перед ним бумаге черкал: «Ленин-Ленин-Ленин». Я обычно пишу по памяти первую суру Корана. Под нее хорошо думается.

Когда-то я написал «Мой ислам», легкомысленную, но честную книжку, про которую знаменитый мусульманский деятель молвил: «Это его ислам». И был прав. Сейчас я пишу о моем арабском языке, о моем Ближнем Востоке и, простите, опять немного о моем исламе.

Во втором семестре первого курса был диктант. После него в класс вошел Грачья, бросил на стол странички с диктантом и принялся нас обличать. Самый умный из группы Митя Прокофьев сделал всего восемь ошибок и получил три с минусом. Дмитрий действительно был одарен способностями к языку (он потом выучил еще и иврит). Самый глупый сделал сорок восемь ошибок (может, и больше). Да, подумалось мне, прав был Грачья, когда, первого сентября сказал, что набрали идиотов. Главным идиотом оказался я.

Нас заставляли учить наизусть небольшие арабские тексты, некоторые из них запомнились навсегда. Как-то раз в Бильбейсе арабский капитан, послушав мой перевод какого-то авиационного регламента, с раздражением спросил: «Ты вообще правильно говорить умеешь?» – и от обиды я продекламировал ему один из выученных на первом курсе текстов. Капитан обалдел, а потом заключил: «Ты арабский знаешь, но учи термины».

На втором курсе мы переписывали тексты, написанные нашими предшественниками. Выяснилось, что лучше всех эти тексты писал и знал наизусть некий Витенька Посувалюк, – так ласково называла его наша преподавательница арабского Людмила Григорьевна Ковалева. И ежесекундно ставила нам его в пример. Витеньку Посувалюка мы ненавидели дружно, всей группой.

Напрасно. Виктор стал выдающимся дипломатом, служил послом в Ираке, а затем стал заместителем министра иностранных дел Российской Федерации. Он слишком рано ушел из жизни, что нанесло урон российской внешней политике. При сумасшествии, которое назвали «арабской весной», после нее Виктор наверняка добился бы большего, чем нынешние российские политики.