Галина Сафонова-Пирус - Ведьма из Карачева. Невыдуманная повесть

– К нам солдаты пришли! Наташку забирають!

Гляжу, и к нам идуть с винтовками за плечами:

– Почему на работу не пришла?

– Праздник же, – говорю. – Как же?..

– Значит, молилась? В церковь ходила? – один заорал. – Теперь праздновать будешь, когда советская власть назначит! Ну-ка, собирайся.

Вот и повели нас с Наташкой… Как куда? Да в тюрьму. В ту самую, что после революции распустили. Привели, посадили… Комнатушка, правда, как и комнатушка, не такая уж и страшная. Лавочки стоять вдоль стен, стол посередке. Только на окошке – решетка. И вот как дали мы там реву! Уж так ревели, так кричали! Часа два, должно. Наконец, солдат с винтовкой вышел:

– Будете еще молиться?

Кричим:

– Не-е, дяденька, не будем!

– Ну, тогда идите. Пока отпускаю вас.

Выскочили оттудова опрометью 47 47 Опрометью – Убегать быстро, в испуге. ! Прибежала я домой, а мамка:

– Чего зареваная такая, били тебя чтолича?

– Да не били, мам! А в тюрьме мы посидели!

По нашим-то понятиям, это ж срам какой!.. в тюрьме оказаться. Раньше-то, кого и осудють хоть на две недели, так до чего ж это ужасным казалося! Чичиха всё вином подторговывала, и вот раз наскочили на неё, забрали и повели в тюрьму. Так все дворы провожали до конца деревни! Видишь, как было!.. Ну, а тогда пришли к нам вечером ребяты, девчаты, а мы си-идим… И никакого настроения нетути. Вроде как оборвалося чтой-то в серёдке. А на первое мая… Пришли мы с Динкой как всегда, на работу, а там музыка играить, народ разодетый гуляить! Мы – домой скореича! Да дальними улицами, по заречью. Прибегаем, а мамка:

– Что вы? Кто вас напугал?

– Да мам, там же все праздник празднують, а мы – в ботинках солдатских…

Вот так-то и научила нас власть новая какие праздники праздновать, а какие – нет.

Шёл мне уже двенадцатый год 48 48 1914 год. . И всю зиму проработала я на фабрике, но не на той, что раньше, а у Бардюков… Да были такие Бардюки, молодой и старый. Спросють так-то: «Ты у какого работаешь?» «Я у молодого. А ты?»» «Ну, а я у старого». Так вот я работала у старого, и платили у него рабочим хорошо. На бородке по сорок копеек в день, а на ческе по пятьдесят, и за эти деньги тогда можно было аж четыре аршина ситца купить. А трепачи и вовсе по рублю в день зарабатывали, двадцать пять в месяц… корова столько ж стоила. Фабрика у старого Бардюка была большая, так за зиму я должно десять профессий сменила. И бородила, и костру трясла, и в барабане бегала, и вьюху тянула, и лябёдку крутила… А лябёдки эти для прядильшыков были поделаны. Бывало, заправится тот пенькой, спрядёть небольшой кончик и зацепить за ролик. А на эти ролики ремень был накинут, он-то и соединял их с лябёдкой. Прядильшык пятится по просаду и прядёть. А просад этот дли-инный был, на цельный квартал, должно, но открытый. Навес делали только над вьюхой и барабаном, там хорошие, крепкие сараи стояли, с притворами, чтоб пыль вытягивало. И ходили в просадах по четыре прядильшыка, как дойдёть какой до конца просаду, спрядёть нитки, так и поколыхаить ими или крикнить. Тогда съемшык р-раз и сымить их с роликов. Сымить и – в жом. Без жома нитки не сматывали, не-ет, обязательно через него пропускали. А был он сделан из то-олстых канатов и когда нитки через него протягивали, то на них ни костриночки не оставалося. Аж заблестять. Так вот когда съемшык срастить нитки с концом, который на вьюхе, то и крикнить нам:

– Тяни!

Тогда мы и давай их наматывать на вьюху… Что за вьюха… Да была она всеодно как большая катушка. И вот крутим мы её, бывало, крутим, а спряденная нитка на нее и наматывается… Конечно, трудно было раскручивать, но зато потом… Как только намотаешь нитки на эту вьюху, сбросють её, стануть другую надевать, а мы сидим и отдыхаем. Но пряжа-то разная была, вот мы и наматывали какую – на вьюху, а какую – на барабан. Сбивался он из досок и величиной был нябось с нашу хату. Влезешь в серёдку, а там – вал железный. Вот и держишься за этот вал, ступаешь по доскам да так и раскручиваешь этот барабан. Раз, другой еле-еле повернешь, а потом ка-ак разгонишь! Лятить, как молонья какая! Если вдруг упадешь, так все кости тебе переломаить. Поэтому так и налаживалися, чтоб не упасть. Да и по двое бегали. Если одна упадёть, то другая и затормозить сразу… Да тормозили просто. Сейчас бяжишь-бяжишь, а потом р-раз, и назад ногами. Только дружно, а то… Ну если я – назад, а она – вперед, что ж получится?.. Ну, конечно, в жару душно в этом барабане было. Пряжа-то как намотается на вицу, так дышать в нем станить нечем! Ну, а когда прохладно, можно было бегать. Другой раз как раскрутишь его, как махнешь, так прядильшык бягить со своими концами что есть мочи! Он же не бросить нитки-то? Вот и нясёцца с ними с того конца просаду. Да в одной руке две, в другой две… И как только могли так бегать?.. И бяжать-то еще что-о!.. можно было, но ведь на бягу ишшо и нитки надо было сбрасывать с крюков, что по просаду были поделаны. Такое не каждый и мог, поэтому и бегали с концами молодые прядильшыки. Нитки-то вчетвером спрядуть, а одному, самому прыткому, и отдадуть. Ну, а если мы вовремя не остановим барабан, то и протянем их через жом, концы и уйдуть. Тогда съемшык как вскочить в барабан, как начнёть нас матом крыть! Ему ж теперича надо их назад отматывать, снова через жом пропускать… Но на барабане нам отдыха больше было, чем на вьюхе. Его ж как махнешь сразу, так потом и отдыхаешь, пока новые нитки ни спрядуть, а вьюху… Ту, бывало, крутишь-крутишь, крутишь-крутишь! Аж сердце чуть не выскочить.