Нил Сэмворт - Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира

Вернувшись в тюрьму, я решил сунуть нос в его досье в компьютере, и то, что я обнаружил, ужаснуло меня. Он вломился в дом пожилого одинокого мужчины, ограбил и убил его, а затем вернулся и две недели трахал труп. Это ведь не просто подростковое хулиганство, да?

Тюремный контингент может меняться, и на каком-то этапе тюрьма решила, что B1 и B2 больше не нужны для молодых преступников, они нужны для взрослых. В2 опустошали первым, хотели сменить постельные принадлежности, немного подкрасить стены и все такое, но заключенные не были этому рады. Они угрожали бунтом и были посажены обратно по своим камерам. К тому моменту, когда пришло время сменить заключенных В1, мы избавились от нескольких человек на обоих этажах и сократили число заключенных до сорока или пятидесяти. Однако все они по-прежнему отказывались успокоиться, все до единого. Поэтому руководство сказало, что мы сначала возьмемся за лидеров, так как они обычно самые хлопотные и болтливые.

Среди них был один член банды, Ярди, парень, с которым я хорошо ладил, вежливый, он нас совсем не беспокоил. Мы облачились в СИЗ – средства индивидуальной защиты, – и Ярди оказался первым в нашем списке. СИЗ носили в ситуациях «сдерживания», там, где было возможно: они были удобны в бою, и сам их вид угрожал. Пятьдесят сдерживаний – это очень долгий день, так что, будучи «тихим», Ярди был идеальным ребенком, начав с которого можно задать тон.

– Он должен кричать, – сказал управляющий.

Ярди и в самом деле кричал. Он орал на все гребаное крыло. Мы вошли вчетвером, здоровенные парни, но пойдет ли он с нами? Он не пошел. Он брыкался и сопротивлялся изо всех сил. Любой наблюдатель мог бы увидеть здесь излишнюю жестокость, но, как всегда во время сдерживаний, процесс на самом деле контролировался с нашей стороны и был хорошо организован. Ярди, однако, упирался изо всех сил, отказываясь покидать крыло. Какой же он поднял шум! Но, как бы то ни было, в конце концов нам удалось вытащить его оттуда.

Там находился и другой парень, настоящий мерзавец. Он был плохим парнем, хулиганом, который мне совсем не нравился. Через пять – десять минут настала его очередь. До этого он кричал: «Дерись с ними, Ярди, наподдай им, Ярди…» Так что мы ожидали новых неприятностей. Но, когда мы открыли его камеру, он вышел, опустив голову, тихий, как ребенок, которым он и был на самом деле, и пошел с нами. После этого остальные сдались безо всяких проблем.

Восемнадцати месяцев в такой обстановке мне было более чем достаточно. Казалось, прошла тысяча лет.

Я полностью выгорел и перешел в изолятор, куда настоящие плохие парни попадают для дополнительного наказания, а иногда и просто для собственной защиты.

В Форест-Бэнке изолятор представлял собой коридор, в который входили через двустворчатые двери. Слева от входа был офис, справа – «специальная камера», временный блок для самых беспокойных новоприбывших, парней, которые брыкались и были опасны для своего здоровья и здоровья персонала, – внутри постамент, на котором можно было сидеть или лежать, ни туалета, ни раковины. В наши дни, когда все говорят о правах человека, такие места являются самым последним средством угомонить кого-то. Всего там было двадцать две камеры, все одноместные. Кроме того, здесь была раздаточная, где подавали еду, комната для собраний и небольшой двор для упражнений.

Каждый день, по предварительному заявлению, заключенные в изоляторе, те, что были за что-то наказаны, могли сделать телефонный звонок, часовую зарядку и принять душ. Это максимум.

Им даже не разрешалось заходить в раздаточную, чтобы забрать свою жратву. Мы наполняли тележку и везли еду в их камеры, по три приема пищи зараз, и почти весь день эти ребята проводили взаперти. Те, кто не был наказан – в Форест-Бэнке не было крыла для уязвимых заключенных в тот момент, хотя однажды у нас было одиннадцать сексуальных преступников разом, – выходили из камер на несколько часов в день, вместе проводили время в общей комнате. В целом, однако, это было все равно довольно уныло.

Вход в камеру номер семнадцать, в дальней правой части коридора, был единственным слепым пятном для камер видеонаблюдения, и каждый заключенный знал это. Снаружи был еще один непросматриваемый небольшой участок дворика для прогулок, но это все. Никого не могли заснять, когда он входил в семнадцатую камеру. Если попадался настоящий чертяка, можно было пригрозить посадить его в ту камеру, и он сразу затихал [9] Тут имеется в виду, что вход в эту камеру не просматривался, так что заключенного, который жил там, легко могли убить. . Я не говорю, что мы давали таким заключенным пинка или что-то в этом роде, но деструктивные заключенные надоедают всем, включая сокамерников, поэтому невысказанной угрозы было достаточно. Это было опасное крыло Форест-Бэнка. И мы должны были использовать любое средство, которое было в нашем распоряжении.