Валерий Лапковский - Духота

Пока сцапанный у посольства писал, майор, заполнив протокол допроса, успел позвонить жене: купила ли себе итальянские сапоги?

Затем отобрал у бунтаря его исповедь и впился в текст.

Сценка в кабинете в этот момент соответствовала карикатуре из журнала «Крокодил»: инструктор ЦРУ (жилет, ковбойская шляпа, сигара – в зубах, на поясе – кольт) тычет под нос двум щуплым агентам бестселлер Пастернака «Докотор Живаго»:

– Вот как надо работать!

Когда кагэбешник накося-выкусил объяснительную записку, её автор деланно безразличным тоном спросил:

– Десять лет тюрьмы?

– Что вы? – возразил кадровый офицер. – Мы за убеждения не судим… хотя взгляды у вас… довольно странные… м-м-м… хотите стрелять в коммунистов…, бежать в Америку… Вяжется ли это с вашим увлечением христианством?.. Мне кажется… у вас… не всё в порядке с головой.

– Почему бы вам в таком случае не пригласить психиатра?

– А я уже его вызвал.

В кабинет вполз «Чёрный супрематический квадрат» Малевича: мужчина в тёмном пальто едва не до пят. В руке у него трепетала почтовыми голубями стая больших бланков. Их было так много, что чудилось, медик мечтает упрятать в сумасшедший дом всю Москву.

– Не возражаете, если мы направим вас подлечиться?

И, не дожидаясь ответа, врач быстро набросал авторучкой на бумаге несколько слов.

Дюжий санитар в синей шинели с багровым рубцом креста на рукаве, дыхнув вином, подтолкнул к двери пациента с красными отмороженными ушами.

Вечером двое неизвестных в серых шляпах тактично постучали в калитку.

– Сын дома?

И, предъявив удостоверение, добавили, будто в городе комендантский час или осадное положение:

– Проверка документов!

Викентий был в церкви.

Помусолив его паспорт, заглянули в графу с пропиской и вежливо откланялись.

Мать встревожилась. Парень, прийдя с богослужения, выслушал её сбивчивый рассказ, поужинал, чем Бог послал, и лёг спать. Родительница, сидя на диване, тихо перебирала вынутые из торбочки металлические бигуди, который в её руках порой чуть-чуть звенели, как бубенцы на ризе архиерея.

В полночь калитка взмолилась под гиканьем сапогов. Град ударов сыпался в оконную раму, стёкла. Барабанили резко, нетерпеливо, нагло.

Перепуганные жильцы, не зажигая света, подскочили к окну, занавешенному обветшалым пледом. В переулке мелькали фигуры, спросонья казалось, в белых простынях, бледные призраки. Сердито урчал породистый автомобиль с горящими фарами.

Гладышевский приоткрыл форточку:

– В чём дело?

– Отворяй! Повестка из военкомата!

– Какая повестка?

– Отворяй!

– Я давно снят с воинского учёта!

– Отпирай! – рявкнуло привидение в фуражке с милицейской кокардой.

Молодой человек мигом захлопнул форточку.

– Это за мной, – полурастерянно шепнул матери.

Та заломила руки.

– Прекрати истерику!

В дверь тарабанили без передышки, сломав крючок на калитке… Дом был блокирован со всех сторон… Выскользнуть можно только во двор и сразу – в лапы громил… Кабы из лачуги шёл подземный ход к соседям или к морю, ещё лучше – к турецкому берегу!

– Меня предупреждали о таких налётах… С первого стука догадался… Да не хнычь ты! Это тебе не финтифлюшки на ёлку вырезать!

(Мать утром под Новый год в шлёпанцах на босу ногу и стареньком халате мастерила с помощью ножниц из цветной бумаги игрушки на ёлку из магазина, забыв, что ей за сорок и через полчаса на работу)

– Что же будет? – причитала женщина. Металась от окон к двери, лихорадочно одеваясь, путая рукава кофты.

Сын крикнул в форточку:

– Прекратите шум!

– Выходи!

– Не выйду!

–– Мы из милиции!

– А я думал – «из военкомата»! Пока не появится Маграм, не выйду!

Грохот резко прекратился. Кто-то стал хрипло распекать подчинённых:

– Растяпы! Маграма не взяли, устроили кавардак. Вся улица подымется! Марш в машину – быстро за Маграмом!

Судя по голосам, наряд милиции остался сторожить дом.

После катапультации из альма-матер и пробы недозволенного оставления родного отечества гордец и враль «отдохнув» месяц в «палате №6» был отпущен на волю со строгой рекомендацией впредь не совать нос в иноземное посольство и вообще не околачиваться в столице, а преспокойно загорать на солнышке в Крыму, где ему, наконец, со скрипом дали паспортную прописку.

Он нигде не работал, нигде не учился. Жил с матерью на те жалкие деньги, что она получала, печатая горы бумаг на машинке в штабе рыбразведки. На эти гроши сын ещё умудрялся ездить в город на Неве и там, в библиотеке, основанной при царе, сидел с утра допоздна, превращаясь в книжного клеща, озабоченного, как обмануть бдительность сотрудниц, выдающих крамольную литературу по спец.разрешению.