Рудольф Баландин - 100 великих оригиналов и чудаков

– Павел, бедный Павел, бедный князь!

– Кто ты, что желаешь?

– Бедный Павел! Кто я? Я тот, кто принимает участие. Чего я желаю? Я желаю, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, потому что ты не останешься в нем долго. Живи, как следует, если желаешь умереть спокойно, и не призирай укоров совести: это величайшая мука для великой души.

Когда они прошли к площади невдалеке от здания Сената, незнакомец показал на одно место:

– Павел, прощай. Ты меня снова увидишь здесь и еще в другом месте.

Только теперь Павел, рассмотрев его лицо, понял, что это – его прадед Петр Великий. А на указанном месте Екатерина II решила воздвигнуть памятник Петру I.

Было ли это наяву или привиделось нервному великому князю? Куракин уверял, что это был сон. А Павлу нравилось пребывать в образе принца Гамлета, которому суждено отомстить за смерть отца и за свои мнимые и реальные унижения.

Однажды за обедом у государыни Екатерины при общем оживленном споре Павел Петрович отмалчивался. Мать, желая вовлечь его в разговор, спросила, какого мнения он придерживается.

– Я согласен с графом Зубовым, – ответил он.

– А разве я сказал какую-то глупость? – сострил Зубов.

Как только умерла его мать в 1796 году, взойдя на престол, Павел I принялся за радикальные реформы. Обычно считается, что делал он их из ненависти к матери, желая наконец-то поступать ей наперекор. Однако причины были не столь глупы. Царствование Екатерины II было не только славным, но и расточительным (ее многочисленные фавориты и их приспешники нещадно обкрадывали казну), тяжким для крестьян, что выразилось в восстании под предводительством Емельяна Пугачева.

Беда была лишь в том, что слишком многие реформы императора были непродуманными, непоследовательными, а то и нелепыми. Он мог проявлять ум и благородство, но чаще отдавал сумасбродные распоряжения, был груб, гневлив и заносчив. Желая уравнивать в правах все сословия, ввел телесные наказания для дворян. Порой офицеров пороли на глазах солдат.

«Что сделали якобинцы в отношении к республикам, – писал Н. М. Карамзин, – то Павел сделал в отношении к самодержавию: заставил ненавидеть злоупотребления оного… Он хотел быть Иоанном IV; но россияне уже имели Екатерину II, знали, что государь не менее подданных должен исполнять свои святые обязанности, коих нарушение… низвергает народ со степени гражданственности в хаос частного естественного права».

С годами он становился все более мрачным, подозрительным, деспотичным. На него особенно сильно подействовала революция во Франции. Ему стали повсюду мерещиться якобинцы, ниспровергатели тронов и царей. Идеалом императора Павел I считал Фридриха Великого, а прусскую армию – лучшей в мире. Под этот образец он стал перекраивать и муштровать русских солдат и офицеров.

Александр Суворов отозвался на эти новшества, по своему обыкновению, не в бровь, а в глаз: «Я, милостью Божиею, баталий не проигрывал. Русские пруссаков всегда бивали, что же тут перенять». «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец, а природный русак». За эти слова он был разжалован и отправлен в ссылку.

Суворов говаривал, что у него семь ран, из коих две получены на войне, а пять – при дворе. Ему горько было наблюдать, как император возвышает никчемных людей. По странной прихоти, например, Павел I назначил своего лакея Кутайсова обер-шталмейстером, сделав графом.

Когда Суворов с Кутайсовым однажды шли по коридору Зимнего дворца, им навстречу попался истопник. Суворов стал кланяться ему в пояс.

– Что вы делаете, князь, – сказал Кутайсов. – Это же истопник.

– Помилуй Бог, – отвечал Суворов, – ты граф, а при милости царской и не узнаешь, каким этот будет вельможей. Надобно его задобрить наперед.

…Причуды Павла I были многочисленны и, подчас, нелепы. Вот что писал Н. И. Греч в «Записках о моей жизни»:

«Жесточайшую войну объявил император круглым шляпам, оставив их только при крестьянском и купеческом костюме. И дети носили треугольные шляпы, косы, пукли, башмаки с пряжками. Это, конечно, безделицы, но они терзали и раздражали людей больше всякого притеснения. Обременительно еще было предписание едущим в карете, при встрече особ императорской фамилии, останавливаться и выходить из кареты. Частенько дамы принуждены были ступать прямо в грязь. В случае неисполнения, карету и лошадей отбирали в казну, а лакеев, кучеров, форейторов, наказав телесно, отдавали в солдаты. К стыду тогдашних придворных и сановников, должно признать, что они при исполнении, не смягчали, а усиливали требования и наказания.