Сборник - Голоса Варшавского гетто. Мы пишем нашу историю

1 сентября 1939 года разразился блицкриг, ознаменовав начало новой мировой войны. Помимо комендантского часа и бесконечных очередей за хлебом и в органы внутренней безопасности, в гетто сказывалась еще и тактика юденрата, направленная на то, чтобы выиграть время, но эта тактика не помогла предотвратить ни голод, ни депортации. Одни евреи стремились выиграть время, прячась в укрытия, другие – участвуя в сопротивлении, большинству же европейских евреев выиграть время не удалось: для них настало время умирать – в ближайшем ли лесу, в лагере ли с незнакомым названием, – то есть, по сути, конец времен [10] Marrus M. R. Killing Time: Jewish Perceptions during the Holocaust // Hasho’ah: Historyah vezikaron: Kovets ma’amarim shai leYisrael Gutman. Jerusalem: Yad Vashem and the Institute of Contemporary Jewry, 2001, 10–38. . Генерал СС Юрген Штроп в знак победы в тотальной войне с евреями послал Гиммлеру 125-страничный рапорт в кожаном переплете с большим количеством фотографий; на обложке каллиграфическим почерком значилось: Es gibt keinen jüdischen Wohnbezirk in Warschau mehr! («Еврейского района в Варшаве больше нет!»). Подробный отчет Штропа (о том, как его войска сломили сопротивление вооруженных «еврейских бандитов», как выкурили еврейских бойцов и выживших горожан из подземных бункеров, как спалили гетто дотла) должен был стать последним словом, словом безжалостного врага, какого евреи прежде не знали. Так бы и оказалось, если бы не стремление евреев увековечить память – миссия, так глубоко осознанная и осуществленная вопреки всему. Собрав группу хроникеров, статистиков, экономистов, социологов, общественников, врачей, репортеров, поэтов, фотографов и художников, тридцатидевятилетний Эммануэль Рингельблюм дал жертвам возможность рассказать свою историю от первого лица, в реальном времени, вопреки времени и на все времена.

Таким образом, эта книга черпает литературные и документальные материалы из обширного энциклопедического проекта, не имевшего аналогов: это коллективное свидетельство цивилизации о собственном уничтожении. Европейским евреям к катастрофам было не привыкать, однако на этот раз их выбрали для методичного, поэтапного и полного искоренения, не имевшего ни названия, ни прецедентов. При всем этом в период, который впоследствии назовут Холокостом (1939–1945), многие евреи откликнулись на призыв Дубнова, Переца и Рингельблюма. Они записывали, фиксировали, собирали. Они сотрудничали друг с другом, участвовали в собраниях, сочиняли, дискутировали, протестовали, спорили, делали заявления, произносили речи, учили молодежь, защищали писателей, интеллигенцию – конечно, насколько тогда это было возможно. Лишь немногие из этих людей уцелели. Из архива Рингельблюма обнаружены 1693 документа общим объемом в 35 тысяч страниц. Сегодня мы можем представить себе людей, оставивших эти бумаги, – благодаря стилистике их заметок, записок, дневников, воспоминаний, последних писем, эссе, очерков, стихов, песен, шуток, новелл, рассказов, пьес, анкет, графиков, научных трактатов, проповедей, школьных сочинений, дипломов, прокламаций, плакатов, фотографий, живописи и графики. Из этого огромного и нестройного хора были выбраны семнадцать голосов, чтобы от первого лица рассказать историю их уничтоженного города, как они увидели ее сами.

Подпольный архив Варшавского гетто назывался «Ойнег Шабес» («Радость субботы») – по причинам, о которых читатель узнает от его организатора и главного историка, Эммануэля Рингельблюма, чей очерк открывает этот сборник. Рингельблюм набрал участников «Ойнег Шабес» из числа самых социально-активных и преданных своему народу польских евреев, старых и молодых, мужчин и женщин, марксистов и сионистов, верующих и маловеров: они вели хронику всего, что с ними происходило, и сохраняли эти записи во множестве копий. «Мы старались, чтобы как можно больше людей писали об одних и тех же событиях, – признается Рингельблюм. – Сопоставив различные записи, исследователь без труда отыщет зерно исторической истины».

Но что если мы ищем отнюдь не зерно исторической истины, а скорее множественность истин, откровенные противоречия, полифонию голосов? Описания одного и того же события очевидцами разных возрастов, поколений, общественных классов и идеологических убеждений рождает истину сродни той, которую способна породить лишь великая литература.

В Варшаве, куда стекались все подонки преступного мира, было много евреев-контрабандистов. И как только гетто обнесли стеной, контрабандисты принялись за дело. Однако хроникеры гетто существенно расходятся в оценке их места в еврейской коллективной памяти. Хаим Каплан, учитель иврита и бывший преподаватель Торы, считал их отбросами общества. «Два рода пиявок сосут нашу кровь, – записал он в своем дневнике “Свиток страдания” 7 января 1942 года, – первые – это нацисты, элита элит, primum mobile [11] Перводвигатель ( лат. ) – Примеч. ред . , творцы той машинерии, что тянет из нас жилы и отправляет на смерть, и плоть от их плоти – евреи-пиявки, порождение контрабанды и спекуляции. И контрабанда неистребима, несмотря на драконовские меры. Ее не сдерживает даже угроза смерти». «Такова человеческая природа, – заключает Каплан, цитируя пророка Исайю. – В критической ситуации лишь крепнет убеждение: “Ешь и пей, ибо завтра мы умрем!”». Позиция Рингельблюма и его сотрудников далека от этого огульного порицания: они усматривали в контрабанде доказательство еврейской гибкости и живучести. «За все время существования гетто контрабанда спасла от голодной смерти четыреста тысяч членов еврейской общины, – пишет Рингельблюм. – Если бы варшавским евреям пришлось выживать на официальном пайке – 180 граммов хлеба в день, – от еврейской Варшавы давным-давно не осталось бы следа». В будущем же «в освобожденной Польше нужно поставить памятник контрабандистам, которые, кстати, вдобавок спасли от голодной смерти и польское население». Рахель Ауэрбах в «Изкор, 1943 год», вспоминая былое, с еще большим пафосом пишет: «Ах, варшавские улицы, чернозем еврейской Варшавы», и среди бесчисленных потерь называет и «уличных торговцев из гетто, контрабандистов из гетто, что заботятся о своих семьях, до конца сохраняя верность и отвагу».