Сергей Степашин - Пойти в политику и вернуться

Я перешел в новую – 99-ю – школу. Переживал, потому что свою прежнюю, 308-ю, очень любил. У нас преподавали в том числе студенты старших курсов. Моя первая учительница, Нина Николаевна, как раз оканчивала пединститут – она была добрая и очень красивая, это даже мы, первоклассники, понимали. Педагог от Бога. Я вообще считаю, что хороший учитель – всегда от Бога. Если он злой, дерганый, ему в школу и соваться не стоит.

Переживал я по поводу смены школы недолго. Оказалось, что и 99-я – замечательная. Это была не блатная, а обычная районная школа с самыми разными детьми. Я быстро в ней обжился. Несмотря на то что я с детства мечтал о карьере морского офицера, у меня была явная склонность к гуманитарным наукам. Запоем читал. Для нашего классного руководителя учительницы русского и литературы Ирины Вильевны Розенберг я сразу стал «своим» учеником. Ее предметы были любимыми. С 99-й школой, которую я окончил, мне повезло во всех смыслах. Там были прекрасные учителя, свободная, очень ленинградская, атмосфера, театральные студии… Мы с моими одноклассниками до сих пор не потерялись. А в один из самых тяжелых для меня моментов, после отставки с поста премьер-министра, они решили поучаствовать в организации моей предвыборной кампании в Думу. 12 человек из нашего класса вошли в мой штаб. И мы с ними победили.

В комсомол я вступил очень поздно, уже в десятом классе – в шестнадцать лет, а принимали с четырнадцати. Как-то не хотелось терять свободу и «вливаться в ряды». Подал заявление, когда пора было думать о поступлении в училище.

Учился всегда хорошо, так что особых проблем у родителей со мной не было. Наши отношения были скорее дружескими, мне кажется, что ни отцу, ни маме и в голову не приходило, что надо с детьми держать какую-то дистанцию. Так же я пытался выстроить отношения и со своим сыном. У нас в семье не было принято кричать на детей, не говорю уж о том, чтобы поднимать на них руку. Хотя в подростковом возрасте со мной не всегда было просто. И покуривали в 10-м классе, и портвейн пили, и школу прогуливали, но не больше, чем другие подростки конца шестидесятых.

Характер тоже проявлял. Математику у нас в десятом классе преподавала Ирина Карловна Шур, между нами «Шурик». Как-то я решал у доски уравнение и выбрал не самый удачный длинный путь. И получил: Ирина Карловна сказала, что такое решение идиотское… Ну я собрал портфель и сказал, что больше ноги моей в школе не будет. И десять дней сидел дома. Одноклассники разделились на два лагеря. Кто-то говорил: ты прав. Другие считали, что надо плюнуть и дотерпеть до аттестата зрелости. Я уперся. Родителям сказал, что хочу перевестись в другую школу. Отец уговаривал: «Какая другая школа, тебе всего ничего осталось учиться». Я возражал: «Тебе бы понравилось, если бы твое решение назвали идиотским?» Потом матушка пошла в школу, поговорила с Ириной Вильевной, та – с Ириной Карловной. В результате этой дипломатии Ирина Карловна передо мной извинилась. Она в принципе была неплохим человеком и, конечно, понимала, что нельзя так разговаривать с подростком, тем более на виду у всего класса. Сказала честно: «Прости, вырвалось. Была неправа». Когда сын стал подростком, я часто вспоминал себя в его годы. Он тоже был упрямым и довольно самостоятельным. Бывало, что я пытался его поддавливать – то мне не нравилось что-то по учебе, то хотелось, чтобы он занимался легкой атлетикой, как я. Он уже не знал, как от меня отбиться, говорил, что у него от бега печень болит. «Где у тебя печень?» – спрашиваю. Он показывает на левый бок. Посмеялись. Слава богу, я вовремя понял, что давить на него, как и на меня, бессмысленно. И отношения у нас остались дружескими.

После школы я подал документы в военно-морское училище. Никакого другого будущего для себя не представлял. Но медицинская комиссия обнаружила близорукость, и мне отказали. Я был очень расстроен и не понимал, что делать дальше. Отцу хотелось, чтобы я поступил в гражданский вуз. Но пока то да сё, на вступительные экзамены я опоздал. Решил поступать в военно-политическое училище МВД, это было первое такое высшее учебное заведение в системе министерства внутренних дел, которое совсем недавно открылось. Отец не был в восторге. МВД, политработа, – были у него сомнения. Но договорились, что через год-два попробую поступить в гражданский институт.

5 декабря 1969 года мы принимали присягу на Пулковских высотах. Приехали все мои – папа с мамой и, конечно, Петровна. Стоим в строю, в руках автоматы, и вдруг вижу, бабушка прямиком через площадь идет ко мне. Понимаю, что сейчас ее прогонят, ужас… А командир батальона, подполковник Николаев, фронтовик, вдруг дал команду «Смирно!». И бабушка все-таки обняла меня. На всю жизнь я это запомнил. Бабушка очень хотела прийти на мой выпуск из училища – не дожила нескольких месяцев.