Анатолий Максимов - Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

– Зови меня просто – Василий Иванович, как Чапаева. Нам придется о многом поговорить…

Он внимательно смотрел на меня. Не строго, но и не расслабляюще-панибратски. Изучающе и выжидательно. Так обычно ведут себя люди, готовящиеся к обстоятельной беседе и не желающие торопить события. И, облегчая мне вступление в беседу, сказал:

– Ты понимаешь, Максим, что дело не обычное?

И неожиданно:

– Давно ты знаешь отравленного матроса?

– Так его отравили?.. Там была сигарета…

– Разве не ты дал ему эту сигарету? Караульный у ворот видел, как ты бежал от этого матроса, точнее – от того места, где потом нашли его.

– Я бежал не от матроса, а за странной парочкой – парнем и девушкой. До того матрос и «парочка» о чем-то спорили, и затем они побежали…

– «Странная парочка», говоришь, – повторил «особист». – Почему «странная»?

– Так ведь побежали…

– Так, значит, ты матроса не знаешь?

– Только в лицо – он из обслуживающей команды…

– А «парочку» ты знаешь?

– Нет. Никогда раньше не видел.

Я стал понимать, что это не беседа, а допрос, похоже на допрос, и решил быть предельно лаконичным. В голове промелькнуло: «Хорошо, что я был там не один…» Еще не понимая, почему «хорошо», инстинкт самосохранения подсказал мне такую линию поведения. Я стал ждать очередного вопроса.

– Так что же произошло? – продолжил беседу Василий Иванович. – Куришь? Если хочешь – кури, я разрешаю, для такого случая можно…

Я постарался рассказать все, как было. Контрразведчик слушал, не перебивая. Вопросы стал задавать потом, и все – конкретные. Начал он с описания парня и девушки.

– Так что ты можешь сказать об этой «странной парочке»? Опиши каждого: возраст, рост, цвет волос, особенности лица, одежду… Особые приметы: это значит – походка, жесты…

Сам себе удивляясь, я смог достаточно подробно ответить на все эти вопросы. Василий Иванович удовлетворенно кивал головой и все подробно записывал. С моих слов он описал автомашину и лишь один раз переспросил:

– Что ты заметил на заднем сидении? Собаку? Какую собаку? Ведь ты был метрах в двадцати от машины? Как ты смог заглянуть на сидение?

– Да нет, Василий Иванович… – Я впервые назвал его по имени, преодолев смущение, свойственное людям военной косточки, когда они разговаривают со старшими по званию. – Это была собака-кукла, и лежала она под задним стеклом. Цвет светлый и шерсть длинная. В наших магазинах таких я не видел…

– Опиши-ка оружие, из которого в тебя стреляли?

– Это трудно, но звук резкий, как из пистолета Макарова. А по свисту пуль определить пистолет сложно… – пытался пошутить я.

– Свистящая пуля – это уже не твоя. Свою ты не услышал, а почувствовал. Вот так-то, Максим. Подпиши.

Контрразведчик дал мне подписать бумаги, которые он составил с моих слов. Я подписал, не проверяя их правильность. Прощаясь, он попросил ни с кем не обсуждать состоявшийся разговор. Заметил, что, возможно, придется встретиться еще раз. Мой вопрос, что же произошло, он оставил без ответа. А я почувствовал бестактность его постановки.

Стрелял мой бывший школьный товарищ?! И вот утром следующего дня меня настойчиво стала преследовать мысль, что стрелявший мне знаком, что это мой одноклассник из бывшей школы, где мы учились в десятом классе в пятьдесят втором году. Все более я уверялся, что это был Борис Гузкин.

Борис появился в нашей школе в начале девятого класса.

Худощавый и подтянутый, аккуратный и собранный, черноволосый и темноглазый парень всем понравился, особенно своей сдержанностью. Он мог бы прослыть молчаливым, но это только поначалу. Очень быстро освоившись, Борис с головой окунулся в наши школьные заботы и немедленно стал членом лыжной секции Юношеской спортивной школы, которая у нас, в Быковской школе, воспитала не одного чемпиона Москвы и области. И это неспроста. Быково славилось своими отличными спортивными традициями еще с довоенных времен.

Жизнерадостная и веселая натура Бориса привлекала к себе нас, его школьных товарищей. Жил он от школы далековато, километрах в пяти. Между станциями Удельная и Малаховка. Зимой ходил из дома и обратно только на лыжах. Когда нужно было задержаться после занятий, он частенько стал бывать у меня дома.

В общем, мы подружились. Вместе учили уроки, вместе тренировались на лыжне и участвовали в соревнованиях, ходили на танцы и школьные вечера. Как-то в воскресенье я побывал у него дома. Его семья: отец, мать, братишка и еще какой-то родственник, кажется дядя, – снимали дом-дачу. Меня, видевшего всегда Бориса подтянутым и аккуратным, удивил беспорядок в их доме. Правда, кроме стола Бориса – там было все прибрано.