Роман Добрый - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

— Ваша кашка, сударыня, приготовлена чудесно! И давно вы ею кормите вашего супруга?

Крик, полный животного страха, прокатился по спальне старика, и красавица грохнулась навзничь.

— Вот кто отравитель ваш, бедный господин Никифоров: ваша собственная жена.

Путилин при воспоминании об этом порывисто вскочил с кресла, но покачнулся, зашатался.

— Великий Боже, я, кажется, умираю… Я отравлен так же, как отравлена эта бедная девушка…

Сколько времени я спал, не знаю. Знаю только, что вдруг меня разбудило падение на меня какого-то тела.

Я быстро вскочил. Лучи солнца весело играли в гостиной. Смертельно бледный, с посиневшими губами, на краю тахты полусидел, полулежал Путилин.

— Окажи мне медицинскую помощь, доктор, мне очень нехорошо, — услышал я подавленное бормотание Путилина.

— Ради Бога, что с тобой, Иван Дмитриевич? — вскричал я в сильнейшем испуге.

— Сам не знаю… Сильнейшее головокружение и удивительная слабость в руках, особенно в ногах… Сердце готово выпрыгнуть из груди.

Я быстро расстегнул сюртук и жилет и стал выслушивать биение сердца моего великого друга.

Оно билось неровно, давая особо характерные неправильные толчки.

Быстро намочив водой и эфиром салфетку, я приложил ее к области сердца гениального сыщика.

— Скорее… скорее… открой форточку! — упавшим голосом произнес он…

Через секунду-другую ему стало, по-видимому, легче. Он глубоко вздохнул и сказалмне:

— Ну, а теперь мы должны подать помощь бедной девушке.

Я бросился в ее спальню.

Девушка лежала с почти посинелым лицом, с широко раскрытыми глазами. Зрачки их были до удивительности расширены. Капли холодного пота покрывали ее лоб, щеки, грудь, руки.

— Форточку открывай, доктор, форточку! — приказал мне Путилин, слегка пошатываясь на ногах.

Однако прежде чем я успел подойти к окну, у него уже был Путилин.

Он схватился за форточку, и в ту же минуту до меня донесся его крик бешенства:

— Проклятие!

— Что? В чем дело? Что случилось?

Я совершенно растерялся. С одной стороны — припадок девушки-миллионерши, с другой — непонятно странное, внезапное нездоровье моего дорогого друга и его более чем странное поведение.

Я положительно не знал, куда броситься.

— Так… так… так, — бормотал Путилин, — я это знал, я это знал…

— Ради Бога, что ты знал? В чем дело, повторяю? Я ровно ничего не понимаю.

— Большой гвоздь мне мешает открыть форточку.

— Да зачем тебе открывать форточку? — возясь над больной красавицей девушкой, бросал я Путилину. — Поверь, что и без притока свежего воздуха она скоро придет в себя. У нее один из ее обычных припадков.

Послышался звон разбиваемого стекла. Револьверной ручкой Путилин разбил стекло форточки.

В комнату ворвался резкий, чуть-чуть холодный воздух.

Признаюсь, меня охватила мысль, что мой друг сошел с ума.

— Иван Дмитриевич, в чем…

— Тс-с! Ни звука! Я слышу шаги. Идет дядюшка-опекун.

Я увидел, как Путилин быстро спустил гардину над окном.

Одним прыжком он очутился около больной и взял ее за руку.

В спальню входил Приселов.

Его лицо, далеконе старое, казалось особенно устало-утомленным. Должно быть, клуб его порядочно поизмял.

Около лица он держал платок, от которого несло благоуханием сильных духов.

— Как, господа?! Вы не спите? Неужели всю ночь вы провели около моей бедной племянницы?

— Да, я спал очень мало, господин Приселов, — резко ответил Путилин.

— Не оттого ли вы так бледны, дорогой профессор? — насмешливо спросил дядя-опекун.

— Очень может быть.

— Вы напрасно себя так утомляли, профессор. Доктор, ваш коллега, кажется, очень внимательно следит за течением болезни моей племянницы.

Я не спускал взора с лиц моего друга и Приселова. Совершенно ясно я увидел, как они обменялись взглядом, полным взаимной угрозы и смертельной ненависти.

«Что все это должно означать?» — мелькнуло у меня в голове.

После впрыскивания малой дозы морфия больная тихо заснула.

— Могу я вас попросить, господа, в столовую? Я думаю, что чашка крепкого кофе подкрепит ваши силы после почти бессонной ночи.

И с этими словами Приселов быстро вышел из комнаты своей опекаемой племянницы.

Мы пошли за ним следом.

В узком коридоре Путилин мне шепнул:

— Не пей кофе. Не пей ликера. Ничего не пей. Он узнал меня.

— Как?!

— Очень просто. Повторяю тебе, он узнал меня. «Великий», как ты называешь меня, сыщик столкнулся лицом к лицу с не менее великим негодяем… Между нами начинается ожесточенная борьба.