Роман Добрый - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

— Однако! — невольно вырвалось у Путилина. — Это сказочный грот…

— Веками скапливалось, — тихо заметил отец Валентин.

В это время сыщик обшарил все углы помещения и нашел дверь, которая, на первый взгляд, казалась незаметной.

— Как вы, батюшка, не боитесь, что у вас эти сокровища могут сгрызть крысы.

— Ох, они зубы поломают о железные двери.

— Но ведь есть и двуногие крысы, которые действуют не одними зубами… — Однако, — заметил Путилин, — пора приступить к делу. Прошу вас, отец Валентин, спрятаться в церкви вот за той хоругвией и предупреждаю, что мы должны соблюдать мертвую тишину, пока не настанет время действовать. Ждать нам придется, вероятно, недолго.

При этих словах он сам быстро спрятался в ризницу за одну из больших витрин, но так, чтобы из засады можно было все видеть.

Но вот послышался отчетливый стук, а затем скрип ржавых петель, и темная могила озарилась красноватым светом восковой свечи.

Потайная дверь ризницы открылась. На пороге появилась фигура призрака в сером плаще с восковой свечой в руках.

Призрак приблизился к витрине, где были разложены драгоценные камни.

— Господи! И все это мое… Я овладею всем этим богатством… — послышался захлебывающий от восторга голос. И рука призрака жадно потянулась за драгоценностями. Эта рука полною горстью захватывала драгоценные камни и отпускала в свой бездонный карман.

Путилин тихо вышел из своей засады и пополз к открытой двери; там он нащупал яму и опустился в нее. Фонарь осветил ему место, где он находился.

Это был подземный ход, который вел в коридор келий монахов. Осмотрев все, он пополз обратно и снова очутился в ризнице. Когда вошел туда, он быстро закрыл потайную дверь и очутился лицом к лицу с таинственным призраком.

Последний точно застыл на месте.

Путилин одной рукой вынул свой фонарь, а другой сорвал с головы преступника капюшон. Перед ним был послушник Серафим.

— Идите сюда, отец Валентин, и полюбуйтесь на призрака. Вот он творец огненных видений и «страшный призрак», беспокоивший вашу смиренную обитель.

— Всемогущий Боже!.. Это ты!.. Серафим!.. Как ты мог помыслить!

— Простите! Пощадите! Дьявольское навождение! — падая на колени перед настоятелем и со слезами на глазах, молил он о прощении.

— Я свое дело сделал, отец Валентин, позвольте мне теперь удалиться. Примите от него драгоценности и успокойтесь. Надеюсь, что ни огненное знамение, ни призрак у вас в обители больше не появятся. Творец их — ваш келейник Серафим. Судите его своим монастырским судом. Лично мне он не нужен. А на всякий случай предлагаю вам велеть осмотреть подземный ход и подкоп и основательно заделать их, если обитель думаете оберечь от двуногих крыс…

Заперев двери ризницы и соборные, все трое вышли на монастырский двор.

Путилин откланялся отцу настоятелю и поехал домой.

Грязный вагон третьего класса поезда, подъезжающего к губернскому городу Минску, был битком набит обычной публикой.

Большинство ее состояло из евреев, так как Минск в то время был густо, почти сплошь заселен ими. Евреи — преимущественно бедняки, не принадлежавшие к золотой еврейской буржуазии, а мелкие торговцы — одеты были грязно, неряшливо, в свои тогдашние традиционные засаленные лапсердаки, в характерных суконных, а большей частью бархатных картузах, из-под которых длинными завитушками-локонами опускались пейсы. Некоторые из них дремали; другие, наоборот, вели оживленную беседу на своем быстром гортанном языке; третьи, закусывая селедками с булкой, апатично глядели в вагонные окна, за которыми мелькали поля, почти уже свободные от снега, так как стояла ранняя весна.

Но среди еврейских пассажиров в этом вагоне третьего класса находились и трое русских: женщина, мужчина и девочка лет шести-семи.

Женщина средних лет, понурого вида, одетая чисто, но бедно, сидела на одной лавке, по-видимому вся уйдя в свои тоскливые, грустные думы; мужчина — высокий человек в черной шинели и фетровой шляпе с широкими полями — на другой.

Девочка, прелестный ребенок с вьющимися белокурыми волосами все время вертелась около женщины, лепеча своим тоненьким детским голоском:

— Мама! Мы скоро приедем?

— Скоро, скоро, детка! — отрываясь от дум, отвечала мать, с невыразимой нежностью поглядывая на девочку.

— А мы поедем на лошадке? — не унималась девочка.