Роман Добрый - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

Стояли жаркие июньские дни.

Духота в Петербурге, несмотря на обилие воды, царила невыносимая. Мы сидели с Путилиным и, по обыкновению, оживленно беседовали.

— А хорошо бы на самом деле, доктор, удрать куда-нибудь из этого пекла, — обратился ко мне мой гениальный друг.

— Безусловно. За чем же дело стало? Возьми отпуск на двадцать восемь дней и поедем.

Я не успел ответить, как в кабинет вошел прокурор окружного суда.

— Ба! Какими судьбами? — шутливо воскликнул Путилин.

— Неисповедимыми, дорогой Иван Дмитриевич! — рассмеялся грозный жрец храма Фемиды. — Здравствуйте, доктор.

Мы обменялись рукопожатием.

— Держу пари, господа, что вы или обмозговываете какое-нибудь новое блестящее «следствие — розыск», или…

— Или что? — улыбнулся Путилин.

— Или адски скучаете, — докончил прокурор.

— Благодарю покорно! Это почему же нам скучать?

— А потому, что разве может Иван Дмитриевич Путилин пребывать вне сферы своей блестящей кипучей сыскной деятельности?

— Помилуй Бог, вы здорово промахнулись, Алексей Николаевич! Представьте, как раз наоборот: мы мечтаем с доктором куда-нибудь удрать из Петербурга, в глушь, — ответил Путилин.

— Ой, что-то не верится! А знаете ли вы, по какому случаю я приехал к вам, Иван Дмитриевич?

— Понятия не имею.

— Передать вам горячую просьбу одного обвиненного, приговоренного судом к каторге и плетям.

Облако удивления промелькнуло по лицу Путилина.

— Уже приговоренного? И просьба ко мне?

— Да.

— В чем же дело?

Видно было, что талантливый шеф сыскной полиции сильно заинтересовался.

— Вчера, обходя тюрьму, — начал прокурор, — я зашел в одиночную камеру преступника-убийцы Адександровского, заключенного временно, до отправки на каторгу, в этой тюрьме.

— Александровский? Позвольте: это по деду убийства старухи-ростовщиды Охлопковой? — спросил Путилин.

— Да. Вы знаете это дело?

— Как же, как же. Хотя я не вникал в его детали, занятый массой важных расследований.

— Ну-с, так вот. Когда я вошел в камеру убийцы, он вдруг бросился ко мне и умоляюще протянул руки: «Ваше превосходительство, — сказал он. — Окажите мне одну милость!» Я его спросил: «В чем дело, о чем просишь?» И тут он удивил меня донельзя: «Знаете ли вы господина Путилина?» — «Знаю, — ответил я. — Это начальник сыскной полиции. А ты почему же спрашиваешь меня об этом?» — «А потому, что хотелось бы мне повидаться с ним». — «Зачем?» — «А затем, что он может быть спас бы меня от несправедливого приговора суда. Клянусь вам, господин прокурор, что не виновен я в убийстве этой старухи. Не я ее убил, кто-нибудь другой». Я пожал плечами и заявил ему, что теперь поздно рассуждать об этом, что он уже осужден и что никто теперь не может спасти его.

Спросил я его также, откуда он знает о вас. На это он ответил: «Когда мне вынесли обвинительный приговор, защитник мой пожал мне руку и сказал: „Бедный вы, бедный! Дело повернулось так, что все улики против вас. Единственный человек, который мог бы пролить луч света на это темное дело, — это Путилин. Я очень сожалею, что не обратился к его помощи. Я верю в вашу невиновность, но суд взглянул иначе.“ И вот-с, ваше превосходительство, очутившись здесь, я все время не переставал думать днем и ночью об этом Путилине».

Тут он, Иван Дмитриевич, вдруг упал передо мной на колени и зарыдал: «Умоляю вас, привезите ко мне Путилина!! Может, он еще спасет меня, вырвет из рук палачей! Избавит от каторги!» Он ползал у моих ног, стараясь поймать и поцеловать мою руку. Я поднял его, стараясь утешить, и обещал исполнить его просьбу, что, как видите, и сделал.

С глубоким вниманием слушал Путилин рассказ прокурора.

— Обвиняли его, конечно, не вы, Алексей Николаевич? — спросил Путилин.

— Да, не я. Но почему, Иван Дмитриевич, вы добавили слово: «конечно»?

Путилин усмехнулся.

— Потому что если бы обвиняли вы, то, по всей вероятности, вы не приехали бы ко мне со странной просьбой осужденного. А вдруг налицо, действительно, роковая судебная ошибка. Разве вам, как прокурору, приятно удостовериться, что вы «закатали» невинного человека? Скажите, какое ваше мнение: справедлив приговор или есть хоть какие-нибудь сомнения, клонящиеся в пользу осужденного?

Прокурор пожал плечами.

— Я лично безусловно убежден в его виновности.

— Что же в таком случае должно означать это непостижимое обращение преступника ко мне?