Роман Добрый - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

— Так, ведь, завтра отходит пароход…

— Завтра! Завтра! А если сегодня у нас вырвут жертву? Во-первых, мы потеряем заработок, а потом мы попадемся с поличным.

— Где Гельман?

— Он уже здесь.

— Вы ему говорили, что он должен загипнотизировать девчонку, чтобы она спокойно под вуалью вошла завтра на пароход, отправляющийся в Константинополь?

— О, он все знает! Гельман!.. У Гельмана такая сила.

— Так надо это сделать сейчас. Слышите? Сейчас! Только вместо парохода мы ее пока перевезем в другое место. Надо замести следы. Идемьте к ней.

В комнате, тонувшей в полумраке, слышался безумно нудный плач. На кровати, заломив в отчаянии руки, билась девушка поразительной красоты.

Когда Копельман, баронесса Розалия Абрамовна и Гельман вошли в комнату, первый обратился к заключенной:

— Ай-ай, вы все плачете, милая барышня?

Девушка, точно под действием электрического тока, вскочила с кровати. Она была полуодета: корсаж был снят, она была в корсете:

— Что вы со мной делаете? Выпустите меня отсюда!

— Начинайте! — тихо шепнул Копельман Гельману. — Он тихо шептал ему: — Вы должны внушить ей, чтобы она сию минуту поехала со мной. Она должна беспрекословно повиноваться моей воле.

Баронесса выразительно и зло поглядела на Копельмана:

— Я боюсь, Копельман, что вы комедию строите. Не забывайте, вы не заплатили мне мою комиссионную долю.

— Вы — дура-баба! — гневно ответил Копельман. — Тут надо шкуру свою спасать от когтей черта, а она о деньгах говорит!

— Спите! — прозвучал резкий, гортанный возглас. Гельман с распростертыми руками подходил к девушке: — Спи! Ты должна спать!

— Ай! Оставьте меня! Я не хочу… Господи, пошли мне лучше смерть!

Девушка в смертельной тоске заметалась по комнате. Дорогу, когда она хотела подбежать к окну или двери, ей преграждали или Копельман, или баронесса.

— Куда? Куда, девица, стремишься?

А голос Гельмана звучит все резче, повелительнее:

— Я вам приказываю: спать!

Обезумела девушка.

Резкий крик молодого черного человека проникает во все ее существо.

— Спи! И помни, что ты сейчас идешь за твоим другом, который приведет тебя в твой отчий дом. И увидишь ты отца своего, матерь свою.

— Правда? Правда? Вы не обманываете меня? — радостным воплем вырывается у девушки.

— Да, да. Не шевелись… Стой… Спи! — Руки черномазого простерлись над головой измученной, истомленной девушки.

— Я не хочу спать! Ах, что вы со мной делаете!

Резкий, страшно сильный звонок прокатился по квартире баронессы.

Вздрогнули, замерли палачи — одесские демоны. Бледнота ужаса приступила на их ланитах.

— Что это? Кто это? — дрожащим голосом спросила баронесса.

Копельмана затрясло мелкой мелкой дрожью.

— А если… а если, — заикнулся он.

Гельман бросил производить свои гипнотизерские пассы и застыл на месте.

Это была жестокая живая картина.

Вдруг с новой, еще удвоенной силой, прогремел звонок.

Тогда охваченные безумной паникой, каким-то ледяным, скрытым ужасом, Копельман, баронесса и гипнотизер Гельман бросились вон из комнаты узницы.

— Где звонят?! — захлебнулся Копельман.

— На парадной…

— Не открывать! — крикнул Гельман. Произошло полное смятение.

— Что делать? Да что же делать? — Экономка баронессы тщетно добивалась ответа.

— Бежать?

И опять этот страшный звонок.

— Ни звука, Назимова, ни шороха! Я вас спасу! Я — Путилин.

Девушка, еле стоящая на ногах, едва была в состоянии подавить крик ужаса.

— Кто вы?

— Я, говорю вам, Путилин. Я начальник сыскной полиции. Вы попали в лапы дьявольских замыслов. Слушайте: если вас сейчас повлекут отсюда, идите смело. Я — около вас.

— Звонят! Опять звонят!

Наступило состояние того патологического афекта, какой иногда, и очень часто, властно овладевает преступниками.

Ноги приросли к земле. Руки — не действуют… Смертельный страх парализует все задерживающие центры головного мозга.

— Дзинь — дзинь — дзинь!.. — гремит звонок.

— Э! — прозвучал отчаянный крик Копельмана. — Узнаем, что такое! Все равно, если мы попались — выхода нет. Они не дураки, а в особенности он: выходы все заняты.

Копельман открыл дверь — и попятился: на лестнице никого не было.

— Никого! — вырвался у него подавленный вопль.

И то обстоятельство, что на лестнице никого не было, устрашило его более, чем если бы там находилась рать сыскных агентов.

— Уж не сходим ли мы с ума? — с вздрагивающим смехом обратился белый, как полотно, Копельман к своим сообщникам.