Роман Добрый - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 2]

Контора состояла всего из двух комнат, обставленных почти убого: несколько столов, крытых черной клеенкой, широкий диван, венские стулья, счета на крючках стенных, висячие лампы.

Вот и все убранство Копельмановского помещения. В первой комнате шел взволнованный разговор между толстым, полулысым господином с черными, выкрашенными усами и двумя юркими молодыми людьми. Первый был Копельман, вторые — его агенты. Лицо Копельмана было красно, озлобленно.

— Это уже себе безобразие! — кричал он с сильным еврейским акцентом.

— Но чем мы виноваты?

— Тем, что столько времени ни черта не делаете!

— Когда не удается… Ну, что же поделаешь тогда?

Копельман даже затопал ногами.

— А деньги брать умеете? Каждую неделю вы требуете авансы, а сами…

— Извиняйте нас, Лазарь Борухович, эти авансы идут, ведь, в счет платы.

— Еще бы я вам дарить деньги стал! — злобно расхохотался владелец таинственной конторы. — А вы думаете легко деньги вперед авансами давать? Откуда я буду их брать, коли нет оборота? Вы только все сосете Лазаря Боруховича, а Лазарь Борухович совсем без денег сидит!

— Ну, положим… — усмехнулся один из агентов.

Копельман побагровел:

— Что? Вы считали у меня деньги в кармане?

— А отчего бы и не знать их, господин Копельман? До нас доходят слухи, за сколько вы продаете то, что мы добываем.

Копельман несколько смутился, осекся:

— А много-ли чего хорошего вы добыли за последнее время? Ведь это все товар второго, даже третьего сорта.

— Ну, положим, — вмешался второй агент, повторяя восклицание своего приятеля, — товар третьего сорта не идет туда, куда вы сбыли наш.

— Довольно! Ша! О чем вы галдите? — сдался Копельман. — Давайте лучше о деле говорить. — Они сели на диван у круглого стола. — Я получил заказ из Константинополя. Надо как можно скорее его выполнить, иначе он попадет в другие руки. Вы знаете сами, что Финкельштейн объявил нам конкуренцию. Или вы лучше ему хотите работать?

Агенты промолчали, но выразительно переглянулись: — Но товар должен быть самого высокого качества. О! Он пойдет в такое высокое место!

Копельман почтительно поднял указательный палец, унизанный перстнями, вверх:

— К-ха! Что это должен быть за товар! Вы имеете что на примете? — и он выжидательно уставился отвратительными круглыми глазами на молодых людей.

— Есть.

— Да, можно постараться раздобыть, — подтвердил и другой агент.

Глаза содержателя конторы засверкали:

— О! И это правда? Вы даете ваше честное слово?

— Ну, ну, можно и без клятв дело делать. Только вы должны знать, Лазарь Борухович, что для этого потребуются деньги на расходы.

Лицо Копельмана скривилось:

— Деньги! Деньги! Вы только об этом и говорите! Фу! Вы сначала дело сделайте, а потом о деньгах будем обсуждать.

Агенты цинично-откровенно свистнули и рассмеялись.

— Тогда поздно будет, господин Копельман. Мы друг друга знаем. А, впрочем, если вам не угодно, мы станем обращаться к Финкельштейну. Ему как раз такой товар надо…

Копельман заскрипел зубами.

Имя его конкурента всегда приводило его в бешенство.

— Сколько?

— Рублей триста.

— Что? Копельман вскочил.

— То, что вы слышите.

— Но извините себе, это денной разбой!

— Будто бы, Лазарь Борухович? Вам триста жалко? А сколько вы от Сахиниди получили вчера?

Кипельман трагическим жестом схватился за свою круглую, полу-плешивую голову:

— Двести!

— Триста, и ни копейки меньше!

— Ай-вай-вай! — жалобно простонал владелец конторы, вытаскивая толстый засаленный бумажник:

— А если не удастся?

— Тогда мы или вернем деньги, или сочтемся на другом товаре. Но мы думаем, что все удастся.

Шумно, нарядно, красиво на городском одесском бульваре, откуда открывается такой прелестный вид на море, раскинувшееся необозримой пеленой.

Сюда собирается вся Одесса подышать воздухом моря, послушать оркестровую музыку, показать наряды, пофлиртовать.

В то время Одесса, эта черноморская красавица, особенно изобиловала разноплеменностью. Гортанный говор, чуждый жаргон так и висели в воздухе.

Было около девяти часов вечера. Бульвар кишел публикой.

— Какой дивный вечер!

— Чудесный!

— Не правда ли, Женя, ты не раскаиваешься, что отправилась сюда?

Разговор происходил между двумя девушками-подругами: одна была дурнушка, другая, которую звали Женей, — поразительная красавица.

Взоры мужчин с восхищением останавливались на прелестном лице девушки, на ее фигуре, роскошно развившейся под солнцем благодатного юга.