Граф выжидательно глядел на сибирского миллионера.
— Ну, так вот что: по банку! — вдруг грянул Путилин.
Великий шулер, застигнутый врасплох, вздрогнул и побледнел.
— А ваше… правило пять раз по тысяче? — пролепетал он.
— Передумал. Прошу метать.
Последний раз задрожала колода в руках мошенника.
Путилин положил руку с толстым, раскрытым бумажником на две пачки банка. Я затаил дыхание.
— Дана! — крикнул Статковский.
Путилин моментально придвинул к себе деньги.
Лицо графа Тышкевича стало белее мела.
Недоумение, бешенство, испуг отразились на нем. Он силился улыбнуться, чтобы замаскировать свое страшное волнение, но из этого ничего не выходило.
— Простите, ваше сиятельство, сорвал! Сам не думал. Ожидал отдать, — насмешливо проговорил Путилин.
— Что делать… ваше счастье, — хрипло вырвалось у шулера. Он встал. — Виноват, на одну секунду я вас покину.
— Пожалуйста, пожалуйста, — усмехнулся Путилин.
— Граф Тышкевич-Прженецкий поймал Гилевича в передней.
— Кто эти люди, с которыми ты, старый пес, меня усадил? — бешенным, свистящим шепотом начал он, хватая еврея рукой за грудь.
— Что с тобой? Ты с ума сошел?
— Нет, я — не сошел, а ты — сошел с ума, негодяй. Знаешь ли ты, что я проиграл пятьдесят тысяч?
— Ты?!
— Да, я!
— Но как же это могло случиться?! — пролепетал пораженный содержатель игорного притона.
— А черт его знает! Я подготовил колоду на четыре удара, раз — дано, раз — бито, дабы на первых порах не смущать этого золотопромышленника. А между тем на втором ударе я отдал весь банк.
— Кто срезал?
— Этот каналья, пан Выбрановский. Я теряю голову… Уж не на своих ли мы напали?
Графа всего колотило.
— Но, честное слово, если это так, им солоно придется! — прохрипел он, вынимая и быстро осматривая револьвер.
— Что ты задумал?! Сохрани тебя Бог! Это, ведь, будет скандал… Мы погибнем. Черт с ними, с деньгами. Мы больше заработаем от нашей мельницы.
— В таком случае давай деньги. Я должен отыграть пятьдесят тысяч…
— Сколько?
— Тысяч тридцать. Хватит.
Еврей схватился за голову.
— Ой, не могу столько, не могу!
— В таком случае…
И блестящее дуло револьвера вновь блестнуло перед глазами негодяя-сообщника.
— Ну, ну, не надо… спрячь… На вот, бери…
Граф вернулся к столу.
— Теперь кому метать? — спросил он.
— Опять по бубновому тузу, — ответил Путилин.
Колода карт была в руках Выбрановского.
— Давайте!
Туз бубен пришелся Выбрановскому.
— Сколько же вы заложите? — вызывающе спросил шулер.
— Двадцать пять тысяч, — ответил за Статковского Путилин.
— Ого! У этого господина столько денег?
— Он получил от меня половину выигрыша: я, ведь, играл ва-банк на его счастье.
И началось!
С замиранием сердца следил я за борьбой двух «мастеров», двух гениальных артистов.
Граф не спускал глаз, в которых светилось нескрываемое бешенство, с Путилина и Статковского.
Статковский бил польского магната каждый раз. Лицо того становилось все страшнее и, наконец, яростный вопль прокатился по игорным залам мельницы:
— А-а, шуллера?! Так вот же тебе, мерзавец!
Прежде чем я успел опомниться, граф Прженецкий выхватил револьвер и выстрелил в Путилина.
Путилин предвидел возможность этого и отшатнулся. Пуля пролетала мимо виска и ударилась в картину.
Быстрее молнии он бросился с револьвером на знаменитого шулера и сильным ударом свалил его на пол.
— Берите его, берите Прженецкого! — громовым голосом загремел он.
Началась невообразимая паника. Все игроки, испуганные, с перекошенными лицами, бежали к нашему столу. С дамами сделались обмороки, истерики.
— Что такое? Что случилось?
— Защитите меня! — кричал великий шулер. — Этот человек и его приятели — шулера! Они обыграли меня!
Публика стала наступать на нас.
«А-а так вот оно что… Бить их!»
— Назад! — крикнул Путилин. — Позвольте представиться: я не шулер, а начальник Санкт-Петербургской сыскной полиции — Путилин.
Все замерли, застыли. Старый еврей и Прженецкий стояли с перекошенными от ужаса лицами.
— Путилин?!
— К вашим услугам, господа. Не делайте попытки бежать, дом оцеплен. Да вот — неугодно ли.
В залу входил отряд сыскной и наружной полиции.
— Ну-с, Прженецкий и Гилевич, вы остроумно сделали, что доставили мне в сыскное ваш страшный подарок — труп застрелившегося в вашем вертепе Грушницкого. Я вам, по крайней мере, отплатил визитом. А хорошо я играл, Прженецкий?
Читать дальше