Андрей Максимов - Исповедь уставшего грешника

– Добрый день! – крикнул я.

– Здравствуйте, я вас ищу, – улыбнулась она.

И я сразу подумал, что это очень хорошая фраза для начала любовной истории: «Здравствуйте, я вас ищу». Точнее и не скажешь.

Мне хотелось крикнуть какую-нибудь глупость, вроде:

– Вы меня искали?! Как здорово, что мы нашлись!

Но вместо этого я спросил сухо, как и подобает руководителю театра:

– Зачем?

Она ответила серьезно, как и подобает журналисту:

– Я пишу статью об интерпретации классики в современном театре, хочу взять у вас интервью. Меня зовут Алина…

Она назвала фамилию, которая мне ни о чем не говорила. Алина настолько мне понравилась, причем сразу, что даже ее профессия журналиста-критика не смогла испортить первого впечатления.

– Вы видели мой «Вишневый сад»? – я изо всех сил старался оставаться в маске строгого худрука.

– Да.

– И как вам?

Она улыбнулась:

– Вы представляете, я сейчас скажу: «Не понравилось»? Вы ведь меня выгоните? А мне, действительно, очень нужно взять у вас интервью.

Я не знал, что отвечать, потому что если ей не понравился мой «Сад», – тогда и в самом деле, о чем с ней разговаривать? А, с другой стороны, побеседовать с ней как раз очень хотелось. Это хорошо, что она не стала, как это делают все, договариваться со мной по телефону, а сразу пришла сама. Но, с другой стороны, если ей не понравился «Сад»…

Она подождала несколько секунд, дав мне насладиться собственной беспомощностью, потом поднялась на ступеньку, как бы навстречу ко мне, и произнесла тихо:

– Но мне приятно, что нет нужды обманывать. «Вишневый сад» мне очень понравился, как и «Три сестры». И знаете, почему?

Сейчас скажет: потому, что эти спектакли про меня, – раздраженно подумал я.

Но Алина сказала совершенно другое:

– Потому что мне тоже всегда казалось, что Чехов не любил людей, только я боялась об этом говорить. А вы вот не испугались.

Высокая. С тонкой беспомощной шеей. С красивой грудью. С длинными ногами и длиннющими руками, которые летают по воздуху, словно сами по себе. И на вопросы умеет отвечать неожиданно. И смотрит умно. И себя оценивает через меня. В общем, все хорошо. Все – ладно, складно, чудесно и правильно.

Ну, и почему же тогда нельзя подскочить сразу, да за руки схватить?

Нельзя. Никак нельзя. Нельзя, ни в коем случае.

А почему, собственно?

Ведь все же понятно и очевидно с первых секунд. Я окликаю, – она поворачивается. Я оцениваю ее, она оценивает себя, через меня…

Да нет – раньше еще, до всех этих оценок. Бывает так: предчувствие будущего мгновенно превращается в знание его. Мгновенно. В секунду. Ни я – ей, ни она – мне еще ни слова не сказали. Ни она моего, ни я ее голоса еще не слышали. Я не знаю, чем пахнут ее волосы, а она не ведает, каков вкус моего поцелуя. Я еще не умею отличать среди десятков звука ее шагов, а она еще никогда не чувствовала силу моих рук. Еще не было между нами ничего, совсем-совсем ничего между нами не случилось, даже взглядов. Еще даже не произошел тот взрыв, от которого родится наша с ней Вселенная…

Но я и она уже превратились в «мы». И оба знаем про это превращение, не предчувствуем, сынок, а вот именно – знаем.

Так почему же нельзя взять за руку, сказать:

– Алин, мы ведь все понимаем, оба? Да? Я не ошибся ведь, правда?

И она ответит глазами на вопрос, который вообще не требует ответа. Потому что здесь ошибок быть не может. Ошибки – они, вероятно, потом пойдут, когда жизнь начнет сопротивляться любви, и, возможно, ей даже удастся победить. Да, сынок так бывает, что слабая жизнь одолевает сильную любовь, потому что любовь иногда так устает, что сдается практически без боя. А еще случается так, что мудрой жизни удается объяснить подростку-любви, что ее, любви, вообще не существует… Но это все – потом, потом, не сейчас.

А сейчас бы Алина глазами ответила на вопрос, который вообще не требует ответа. И я бы ее обнял, и поцеловал, и мы бы пошли куда-нибудь в обнимку, отчего-то совершенно не удивляясь свалившемуся на нас чуду. Мы пошли бы, твердо зная (зная, а не чувствуя!), что у нас начинается именно та любовь, которая есть обмен душами.

Но – нельзя. Никак нельзя. Нельзя, ни в коем случае.

Почему так? Потому что – так. Так и по-другому – никак.

И ты уже понимаешь, что никакой «прекрасной поры предлюбья» здесь не будет, здесь – солнечный удар, желание объединиться с ней, которое требует немедленного удовлетворения.

Но – нельзя! Понимаешь? Нельзя! А что можно? А можно превратиться в спокойного, выдержанного человека – народного артиста, худрука и так далее, которому придется некоторое время проживать чужую, не интересную и не нужную жизнь, не задавая ни себе самому, ни миру лишних вопросов.