Андрей Максимов - Исповедь уставшего грешника

– Мой друг, – представила меня Лиза огромному молодому человеку, лицо которого выражало постоянное, детское почти удивление.

Человек протянул мне ладонь, напоминающую небольшую белую сковородку.

– Вася, – он улыбнулся и добавил беззлобно. – Сонька не пришла, сука… Концертмейстер, – с улыбкой объяснил он мне. – Придется, блин, самому инструмент насиловать. Ты, Лизок, извини, но все-таки не тебя, а инструмент.

Он расхохотался собственной шутке.

Я понимал, что начинаю его ненавидеть.

А потом он ударил по клавишам своими огромными ручищами, запел, и стало совершенно не важно: умный ли Вася человек или не очень, пошлый до конца или не совсем… Вася вообще перестал иметь какое-либо значение, его не стало, остался лишь могучий голос, который рвался на свободу из обшарпанной аудитории.

Потом запела Лиза. Я смотрел на нее и гордился тем, что еще вчера обнимал эту удивительную женщину.

Лиза все время подскакивала ко мне и спрашивала шепотом:

– Тебе нравится, а? Как тебе? Нравится?

Я немного самодовольно кивал головой, произносил слова: «Гениально!», «Потрясающе!», довольная Лиза убегала к своему атланту, который уже не вызывал у меня ни раздражения, ни ревности, а я думал о том, что такого счастья, как вчера и сегодня, у меня больше не будет никогда. Ну, почему я думал об этом, когда все было так хорошо?

Знаешь, сын, я дорос до седых волос, но так и не понял: мы предчувствуем печали или приближаем их? Человек думал о плохом, оно случилось, и он радостно сообщает всем: «Так я и знал! Именно это я и предчувствовал!» А, может быть, если бы он думал о хорошем – сбылось именно оно? Может быть, Господь добр и посылает нам именно то, чего мы ждем? Ждем хорошее – посылает хорошее, ждем плохое – ну, что ж, ваши ожидания, вы и берите.

Вася с Лизой пели, переговаривались, опять пели и снова произносили, вроде, русские, но абсолютно не понятные мне слова, и Лиза снова подбегала ко мне, и снова спрашивала, и даже один раз меня поцеловала, от чего круглое лицо Васи даже как будто вытянулось от удивления.

И вдруг мне стало грустно. Не от предчувствия плохого, нет. Просто я смотрел на эту совершенно чужую жизнь и понимал: эта столь необходимая Лизе жизнь всегда будет стоять между нами, разъединяя нас, и Лиза никогда – полностью и до конца – моей не будет.

Эгоистично? Безусловно. Но покажи мне такого влюбленного, который не был бы эгоистом? Все эти разговоры про то, что надо любить другого больше, чем ты любишь себя самого, – это все оставим для книжек и стихов. Даже, когда влюбленный жертвует собой ради любимой, уверяю тебя, он это делает только потому, что по-другому у него не получится, так ему легче. И вообще, единственное желание по-настоящему влюбленного мужчины: засунуть свою возлюбленную в карман, чтобы она всегда была рядом, чтобы точно знать: она всегда с тобой и нет у нее никакой чужой жизни, где ты не нужен, и всегда, в любой момент ты можешь достать ее, чтобы убедиться, что она тут. Влюбленный – это тот, кто хочет быть сутью и смыслом своей женщины и кто категорически возражает против того, чтобы у нее была еще какая-нибудь суть и еще какой-нибудь смысл.

– Тебе понравилась моя репетиция? – спросила Лиза, когда мы привычно, но приятно целовались в ее машине.

– Очень, – соврал я.

– Еще придешь?

– Обязательно, – снова соврал я.

Лиза улыбнулась, и мы снова начали целоваться.

К слову сказать: ко мне на репетицию Лиза так никогда и не пришла.

«Вишневый сад» первый раз сыграли на замену. Ну, ты знаешь, что есть такая театральная традиция: перед премьерой пару раз сыграть новый спектакль, заменяя им уже идущий, чтобы почувствовать зрителя, проверить его реакции.

Бедные, несчастные люди пришли посмеяться на «ОБЭЖ», а тут – пожалуйста, замена, да ещё – Чехов… Но поскольку в спектакле были заняты все звезды нашего театра, билеты сдали не многие.

Я сидел в зале и чувствовал, как долго не могут зрители въехать в то, что на сцене – Чехов. Странный, воздушный мир театрального закулисья, разрисованные лица актеров, почти маски, бесконечное жеманство, «театр в театре» – все это поначалу раздражало, однако потом стало заинтересовывать. С неловкостью, а потом все более и более радостно, люди начали смеяться. Для российского зрителя смеяться над героями «Вишневого сада» – это серьезный поступок. И они его совершили! Мне показалось, что они поняли: перед ними – обыкновенные люди, которые изо всех сил стараются быть королями и королевами; маленькие люди, которые больше всего на свете боятся того, что мир поймет: они – не великаны, и поэтому эти лилипуты напыщенно и страстно стараются выглядеть огромными. Так дети изо всех сил изображают взрослых, не понимая, как смешны их потуги.