Анна Смолина - Поговори со мной, мама

Мама сейчас говорит, что помнит из того времени только отдельные фрагменты, остальное – сплошь черные пятна. Часто путается или долго вспоминает, если нужны подробности. Говорит, что сразу же встала на учет в центре занятости и через 1,5 месяца после смерти сына вышла на работу на завод, в охрану. Сутки дежурила, трое дома. Это помогло удержаться на плаву.

Но пока она пыталась хоть как-то собраться и выжить, судьба приготовила для нее новые испытания. Внезапно заболел Максим. Мы все перепугались, переживали, что он подхватил туберкулез от Олега. Врачи обследовали его: Манту, снимки, анализы, и мы выдохнули, диагноз не подтвердился. Но Максим сильно сдавал, целый месяц его мучила жуткая простуда, и его отправили на повторные анализы. Только тогда выявили открытую форму туберкулеза, и он уехал лечиться в диспансер.

Из-за этого у нас в школе начались проверки. Был конец учебного года, и мы с Максимом к тому времени оба училась уже в девятом классе (я догнала его потому, что он в начальной школе пошел в четвертый класс, а я после третьего перепрыгнула сразу в пятый), нашу школу повели на Манту и флюорографию. Сначала только наш класс, а потом и параллельные. На меня, как на прокаженную, стали показывать пальцами, шептаться, периодически что-то говорили на переменах. Несмотря на то, что в школе оставалось доучиться всего полтора месяца и сдать экзамены, я туда больше не вернулась. Аттестат о среднем образовании получен не был. В начале 1999 года Максима выписали, он еще некоторое время состоял на учете и долечивался дома. Мама уволилась с завода и осела дома, снова начала шить на заказ, давала объявления в газету.

В этот период у Максима стали проявляться странности, мы стали замечать порезы на его запястьях. Однажды под воротником кофты мы увидели след на коже – на шее виднелась багровая полоска от удушения. Мы понимали, что он пытался с собой что-то сделать. Мама повела моего брата к психиатру, ему назначили лечение. Максим ничем не хотел делиться, вывести его на разговор было невозможно. О том, что происходит с сыном, мама не представляла.

Она очень расстраивалась, но делала все возможное, чтобы помочь Максиму – и когда ему в шесть месяцев поставили диагноз «гипертонус», и сейчас. В младенческом возрасте при помощи массажа мышечный тонус брату удалось восстановить и больше отклонений не наблюдалось. Пока в четыре года снова не появились непонятные симптомы. На этот раз мой брат ночами бился головой о подушку и часто-часто крутил ею в разные стороны, словно укачивал себя таким образом. Максиму назначили электросон и новую терапию. Тогда это тоже стабилизировало состояние. А в восемнадцать лет он неожиданно начал вставать по ночам. Вставал, что-то делал, подходил к окну. Мама в то время нередко засиживалась с шитьем почти до утра и иногда его видела, а когда на утро спрашивала Максима об этом, он ничего не помнил. Кроме внезапного лунатизма, вернулись и раскачивания головой во время сна.

Я в то время уже полноценно не жила с семьей, появлялась набегами и многое знаю только с маминых слов или из своих обрывочных воспоминаний после разговоров с братом по телефону.

Мы с Максимом были близки, часто обсуждали маму и случившееся с Олегом. Максим был обижен, ему казалось, что после смерти старшего брата мама перестала обращать на нас внимание. Будто бы Олег был важнее и с его уходом мы стали не нужны. Несмотря на искренние беседы, Максим был открыт не до конца, и я всегда чувствовала, что есть уголки души, в которые он и меня не впускает.

Максим был увлечен музыкой и ее звучанием. Он часами налаживал аппаратуру и обвешивал свою комнату многочисленными динамиками, каждый раз добиваясь чистоты звука. Любил технику и паяльник, любил сам во всем разбираться. Иногда к нему приходили друзья, пили дешевое пиво «Елки-палки» и «Зайка моя», общались и во что-то играли. Частенько смотрели фильмы по видаку. Периодически к Максиму приходила девчонка и оставалась на ночь.

Иногда соседи жаловались на брата, им мешала громкая музыка. И чтобы не конфликтовать с ними, мама постоянно просила брата убавлять громкость. На этой почве у них случались ссоры. А в остальном Максим был дисциплинированным парнем.

В 2000 году он устроился на завод, на главный конвейер, слесарем по сборке малолитражных автомобилей «Ока». На конвейере было тяжело, сильно уставал, а когда перевелся в другой цех, на станки с числовым программным управлением, признался, что теперь это отдых, а не работа. Настолько ему там нравилось. Мама очень радовалась, что сын работает и получает от этого удовольствие, и была за него спокойна.