Array Коллектив авторов - Бессмертный полк. Истории и рассказы

Однажды мы так же шли с мамой по улице, она забрала меня из очага (детского садика) и вела домой.

Навстречу нам попалась женщина, она с удивлением посмотрела на нас и сказала: «Вы, что, не знаете – война началась!». Мама не сразу поняла, о чем она говорит, настолько невероятной казалась война в такой солнечный и беззаботный день. «Какая война?» – переспросила она. – «С Германией, по радио объявили». Так я впервые услышал это проклятое слово – ВОЙНА.

Отца я едва помню. Помню очки с толстыми стеклами и винтовку через плечо, когда он уходил на фронт. Мама его провожала, а он всё время оборачивался. Никто тогда и не думал, что отца мы больше никогда не увидим. Мама не получит от него ни одного письма и ни одной весточки, а однажды придет извещение, что отец пропал без вести… В тот страшный день мама очень плакала, и я вместе с ней – я всегда плакал, когда видел маму в слезах, а во время войны это случалось довольно часто.

До 1942 года мы с мамой и братом находились в блокадном Ленинграде, пережив все ужасы того времени (я написал об этом в сборнике «Как мы пережили войну»).

В то время всех – и детей и взрослых – обучали тушить «зажигалки», на крышах постоянно дежурили жильцы, организованные в команды МПВО. С красными повязками на рукавах добровольцы по очереди дежурили у ворот и парадных. Всюду были патрули.

Мама тоже иногда по ночам дежурила на крыше – сбрасывала зажигательные бомбы. Зажигательная бомба весила всего килограмм, но их выкидывали с самолета кассетами, сериями.

Пробивной силы «зажигалки» вполне хватало, чтобы прошить крышу, покрытую кровельным железом. Потом на чердаке срабатывал взрыватель – и «желатин» вместе с плавящейся, тоже горящей оболочкой, расплескивался кругом, прилипал к стропилам, и они загорались.

В сентябре на Ленинград было сброшено 6327 зажигательных бомб. Они вызвали 178 пожаров.

Такие дома начинали гореть сверху. Пожарные команды во время массированных налетов поспеть всюду не могли, да и воды не хватало (а ближе к зиме водопровод и вовсе замерз – холода начались необычайно рано).

Маме приходилось дежурить на крыше, иногда под ураганным огнём вражеской артиллерии. Участвовала она и в строительстве оборонительных сооружений, рыла окопы, таскала мешки с песком.

Когда по радио объявляли «Воздушная тревога, мама хватала нас с братом и мчалась в бомбоубежище, а потом мы опять возвращались наверх, в квартиру, сил и здоровья спускаться в бомбоубежище в следующий раз не хватало. Мама говорила: «Если что-то случится, значит это судьба».

Где-то рядом с нами поймали шпиона, посылавшего сигналы ракетами с чердака дома.

Я помню, как мама произносила: «Когда же кончатся муки и наступит ли вообще жизнь? Когда будут сыты мои дети, когда у меня перестанут болеть сердце и пухнуть от слез глаза»?

Благодаря маме мы пережили самую страшную блокадную зиму 1941–1942 гг., а потом нас отправили в эвакуацию.

О том, как мы жили в эвакуации, мама рассказывала редко, и лишь после того, как ее не стало, меня охватила такая грусть и ностальгия, что я стал записывать по памяти ее воспоминания, чтобы не забыть.

В 1942 году нас эвакуировали в город Хасавюрт, расположенный в 40 километрах от города Грозный.

Там, в Хасавюрте, куда мама приехала с нами, двумя маленькими сыновьями, нас разместили в здании кирпичного завода. Первой работой мамы в эвакуации было мыть это большое грязное помещение. Зарплата мизерная, не говоря уже про бытовые трудности. Спать мы ложились голодными. Затем мама устроилась на завод. Работала с полной отдачей – ее портрет висел на Доске почета.

Удивительно, но мы с братом в эвакуации ничем не болели. А бедная наша мама переболела малярией, а потом и тяжелейшей формой сыпного тифа, но, к счастью, выздоровела, поднялась на ноги. И опять ее мучили болезни, я уже и не помню, какие.

Помню, как мама уставала, когда приходила с огорода. И еще она, как и многие, заготавливала в лесу дрова на зиму.

Ночью в нашу комнату в Хасавюрте прибегали жирные крысы и начинали бегать. Еды у нас не было, и мама боялась, что они нападут на нас и загрызут до смерти. Поэтому она время от времени бросала полено в угол комнаты, опасаясь нечаянно задеть какого-нибудь зверька и разозлить всю остальную компанию. От шума крысы ненадолго разбегались, потом их бесконечный хоровод возобновлялся.

Как маме было тяжело! Болели перебитые суставы пальцев от колки дров. В голове вши. Сырые дрова не могут за два часа нагреть маленький котелок, мы живем впроголодь. Чтобы решить какой-то вопрос, приходится бродить от конторы к конторе и подолгу стоять в очередях в полутемных коридорах. Нет мыла. Нечем стирать. «Неужели когда-нибудь кончится эта ужасная жизнь?» – плакала мама.