Михаил Пузырев - Избранное

В звоннице колокольни, в ее восьми окнах-проемах висело не менее двенадцати колоколов разной величины, и каждый со своим голосом. Как нет одинаковых голосов у людей, так и все колокола различны, но искусство музыкантов организовало их голоса в ансамбль, созвучие, создало мелодии.

Таким музыкантом-звонарем в то время был у нас мрачный, малообщительный одинокий мужчина по имени Фирс.

Мы, дети, его боялись, а он нас «не замечал». Его звоны я оценил много лет спустя, а вот забыть не могу семьдесят лет.

Особенно запомнился звон панихидного обряда, вынос тела усопшего из храма, его погребение.

Фирс, мрачный Фирс умел, управляя колоколами, выразить и скорбь, и уважение к человеку и жизни.

Прошло 65 лет с той поры. Ничего не забылось. Теперь, когда я слышу по радио хор, поющий «Вечерний звон» или «Малиновый звон», я цепенею в сентиментальной расслабленности и уношусь в далекое детство.

Я учился в одном классе с сыном отца Николая, частенько бывал в их спартанской бедной семье и уже тогда не мог поверить мистеру Ленину, что религия – яд.

И теперь у меня нет ответа, верующий я или атеист. Мой Бог, моя вера отличаются от официально провозглашенного Бога, но это не повод сожалеть о том, что я ходил в церковь, молился, знакомился с учением церкви. Что было, то было. И не прошло. Что-то осталось. И немалое.

Ходить в школу для меня было радостно и приятно. Учился я легко и жадно благодаря впечатлительности натуры, а не ума. К учителям относился с любовью.

На всю жизнь благодарен за знакомство с музыкой, нотной грамотой, пением Александру Александровичу Малевинскому.

С большим волнением я посетил свою первую школу после двадцати лет разлуки с родными краями. Она деревянная, двухэтажная, ей больше 100 лет, но она по-прежнему хороша и опрятна. Так строили предки, организованные земством. То свидание с ней было летом 1952 г. Я ходил по классам и коридорам в мягкой тишине безлюдья, предавшись воспоминаниям.

Из воспоминаний детских лет выделяются торговые ярмарки. Помню их колорит, обилие предметов торга, кукольные балаганы, карусели, скопление и веселую суету людей, встречи с гостями, подарки и лакомства. Новогодних елок в школах не проводилось, но церковные праздники – Рождество, Масленицу, Пасху – деревенский люд отмечал вопреки противодействию властей. Всему запрет наступил в 1930 году, кое-где в 1929 году.

В 14 лет я вынужден был решать свою судьбу. Я решительно не принял долю крестьянина-раба, отверг любое иное идеологическое рабство. Я желал вступить в общество образованных людей свободным человеком.

Тут даже не было выбора. Были протест, бунт, несогласие. И все при полной безвыходности, отсутствии опыта и знания жизни. Да и кому в то черное время могли помочь опыт, знания и благородство? Наоборот: зазеркалье, абсурдные поступки, торжество невежества и жестокости. Удушливое было время. За ним последовал триумф костоломов и живодеров (1936–1938 годы).

Кто ничего не понял, тому не страшно, а понять непросто. А кто и понял в полном объеме и значении, что имеет? Судьба Александра Исаевича Солженицына и ему подобных – предостережение.

Хамство всегда беспощадно, и в том его сила. Большое социальное зло зарождается в одном экземпляре, в одной голове, как идея. Чтобы ее реализовать, необходимо народ превратить в толпу, освободив каждого от личной ответственности за свои поступки, и тогда толпа за эту эфемерную свободу отплатит послушанием и своими руками выполнит все, что от нее потребуют. Надо только льстить ей, повторяя в превосходной степени заклинания о мудрости народной, святости мечты народной, непорочности ее помыслов, все называть волей коллектива, волей масс. Все это совсем несложно. Ну а уж кто не пожелает быть в толпе, его воля! Свое и он получит. Аминь!

1928-й и последующие годы жизни крестьянского сословия – время ломки устоев и отношений. Накормив городское население дешевыми продуктами в годы НЭПа, крестьяне попали под пресс радикальных реформ, проводимых по указанию партии командами отъевшегося пролетариата с ленинским правом на диктатуру. Начались коллективизация, подавление так называемого саботажа, ликвидация кулачества как класса и марши к светлому будущему.

Перед этим товарищи провели новое административно-территориальное деление регионов, назвав это районированием страны. Вероятно, в этом изменении структуры государства была объективная необходимость. В результате нового размежевания между Вологодской, Архангельской, Северодвинской и Вятской губерниями возникли Вологодская, Вятская области, Северный край с автономной областью Коми в его составе. Эта структура сохранялась до 1936 года – до создания новой сталинской Конституции, по которой область Коми стала Республикой, а Северный край – Архангельской областью.