Михаил Кунин - Отец Александр Мень

Из воспоминаний прихожанки «солянского» храма начала 1920-х годов Веры Алексеевны Корнеевой:

«Никогда, ни раньше, ни после, я не переживала того, что испытала в тот день (когда впервые пришла к о. Серафиму). Во-первых, я почувствовала, что моя жизнь и судьба никому на свете так не дороги, как ему, и уже одно это обязывало меня к послушанию. А еще то, что после исповеди я испытала такое успокоение, такую радость и легкость на душе, которых забыть нельзя. Этот день решил мою судьбу.

Так как этот храм был не приходским – это бывшее “Сербское подворье” – там царили особые порядки, которые установил о. Серафим. Во-первых, служба была, как в монастырях, без всяких сокращений, много времени уходило на исповедь, а народу все прибывало. Батюшка относился к храму и богослужению с великим благоговением, для него это был Дом Божий не на словах, а на деле. Такого же отношения требовал от всех, начиная с алтаря и певчих. Не допускал никакого шума, никаких разговоров и толкучки…

Особенностью Солянки было и то, что никогда, в отличие от Маросейки, там не ощущалась граница между “своими” и пришлыми. Всякий пришедший чувствовал себя “своим”, желанным гостем. В этом – заслуга о. Серафима и сослужащих священников.

Поскольку это был храм “бессребреников”, то батюшка постановил за правило – ни за что и ни с кого в церкви денег не брали. Все требы совершались бесплатно. Платили только за просфору и за свечку. С тарелкой никогда не ходили – при входе у дверей стояла кружка. В то время церкви душили налогами. Вот и нам прислали большой налог. Прихожане стали упрашивать, чтобы он разрешил ходить с тарелкой – и так его доняли, что он сказал: “Ну, если вам так хочется, то стойте на паперти, а в храме не разрешу”. И эта женщина с тарелкой стояла позади всех нищих. Я думаю, что ей клали больше, чем при обычных сборах. Как-то потребовался большой ремонт, а денег не хватало, прихожане охали и ахали, а батюшка помолился святым бессребреникам, и нашлись люди, которые помогли и работой, и материалами. Всё сделали и все налоги уплатили.

Батюшка так любил церковную службу, так умел сделать ее торжественной и доходчивой, что заражал этим и певчих, и народ. Все, кто работал в храме, – уборщицы, певчие, прислуживающие в алтаре, – все работали бесплатно. На клирос попадали только по его благословению, а направлял он туда людей, не считаясь со слухом, а только для духовной пользы.

<���…>

В 1927 году прошла полоса повальных арестов среди верующих. Очень много попало певчих, церковных старост и помогавших в церкви.

Запомнился самый печальный день в нашей жизни. В 1932 году накануне Благовещения арестовали наших священников о. Дмитрия (Крючкова) и о. Алексея (Козлова), и некому было служить [9] Как уже упоминалось, о. Серафим в 1928 году перешел на нелегальное служение. . Дьякона Виктора Щеглова арестовали раньше, в 1930 году. Побежали просить по другим церквам, но и там было опустошение. Нигде не смогли найти священника. Народу – полна церковь, горят лампады и свечи, певчие на клиросе, а священника нет! Решили служить всенощную при закрытых Царских вратах. Народ стоял и плакал. Это была последняя служба в нашем храме» [10] В. А. Корнеева. Воспоминания о храме свв. бесср. Кира и Иоанна на Солянке. .

Мария Витальевна Тепнина, прихожанка того же храма, вспоминала:

«Церковь на Солянке была очень маленькая, туда ходили люди одни и те же, духовные дети отца Серафима. К нему относились уже как к старцу, службы были такие, что, действительно, стоишь и не знаешь, где ты, на земле или на небе. И люди жили этими богослужениями. <���…> Мой отец очень строго следил за нашим воспитанием, в частности, за мной больше всех. И когда он узнал – я не скрывала этого – о том, что я прилепилась, как это называлось, к одной церкви, он побывал там и заявил: “Ходи куда хочешь, только не туда. Это скрытый монастырь”.

<���…> А другая община была “мечевская” [11] Святой праведный протоиерей Алексий (1859–1923) и его сын священномученик протоиерей Сергий (1892–1941) Мечевы канонизированы в 2000 году. Оба служили в храме Святителя Николая на Маросейке. Подробнее о них см. в книге: Маросейка. М., 2001. , она такая была известная, гораздо многочисленней. Я, когда несколько раз туда попала, то не захотела туда ходить. Потому что, несмотря на то, что все взгляды, обстановка, всё было совершенно одинаковым, – там чувствовалась община. Свои – это одно, а к посторонним отношение совершенно другое. <���…> А в храме на Солянке было гораздо свободнее. Там такого разграничения особого не было.