Нельсон Мандела - Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом

Ответ отца свидетельствовал о его убежденности в том, что магистрат не имел над ним никакой власти. Когда дело касалось вопросов, относящихся к племени, отец руководствовался не законами короля Англии, а обычаями тембу. Его неповиновение было не приступом досады, а делом принципа. Он отстаивал свои законные права главы деревни и оспаривал полномочия магистрата в указанных вопросах.

Получив ответ моего отца, мировой судья немедленно обвинил его в неподчинении. Не последовало никакого дознания или расследования, которые были бы в обязательном порядке организованы в том случае, если дело касалось бы белых государственных служащих. Судья просто сместил моего отца со своей должности, положив тем самым конец главенству семьи Манделы в деревне Мфезо.

В то время я не знал об этих событиях, но они, тем не менее, оказали на мою жизнь определенное влияние. Мой отец, который по меркам своего времени являлся состоятельным знатным человеком, потерял и состояние, и положение. Он лишился большей части своего стада и земель, а следовательно, и доходов. Из-за возникших у нас проблем моя мать переехала в Цгуну, немного более крупную деревню к северу от Мфезо, где она могла пользоваться поддержкой родственников и друзей. Мы стали жить с меньшей роскошью, но именно в Цгуну, расположенной близ Умтаты, я провел самые счастливые годы своего детства, о которых у меня остались наиболее ранние воспоминания.

Деревня Цгуну находилась в узкой, поросшей травой долине, которую пересекали чистые ручьи и над которой высились зеленые холмы. В ней проживало всего несколько сотен человек. Хижины представляли собой сооружения в форме ульев из глинобитных стен с деревянным столбом в центре, поддерживающим остроконечную травяную крышу. Полы сооружали из спрессованных муравейников. На них насыпали землю, которую утрамбовывали свежим коровьим навозом. Дым от очага выходил через крышу, и низкий дверной проем (чтобы пройти через него, надо было нагнуться) являлся единственным отверстием в жилище. Хижины, как правило, находились поблизости друг от друга, создавая своего рода жилую зону неподалеку от полей с кукурузой. Здесь не было дорог, только тропинки в траве, протоптанные босоногими детьми и женщинами, носившими в качестве одежды одеяла, выкрашенные охрой (одежда западного стиля была в деревне лишь у немногочисленных христиан). Крупный рогатый скот, овцы, козы и лошади паслись вместе на общих пастбищах. Земли вокруг Цгуну были в основном безлесными, за исключением поросшего тополями холма, возвышавшегося над деревней. Вся земля принадлежала государству. За редким исключением, африканцы в Южной Африке в то время не имели права владеть землей, они могли выступать лишь в качестве арендаторов, ежегодно выплачивавших правительству арендную плату. В деревне располагались две небольшие начальные школы, сельский магазин и водоем для скота, чтобы избавлять его от клещей и болезней.

Кукуруза (мы называем ее маисом), сорго, бобы и тыквы составляли основную часть нашего рациона – не из-за предпочтения этим продуктам, а потому, что мы просто не могли позволить себе ничего другого. Относительно состоятельные семьи в нашей деревне дополняли свой рацион чаем и кофе с сахаром, но для большинства жителей Цгуну это была экзотическая роскошь, далеко выходящая за рамки их скудных средств. Воду для земледелия, приготовления пищи, стирки, умывания и хозяйственных нужд приходилось приносить ведрами из ручьев и родников. Это была женская работа. Цгуну в целом была деревней женщин и детей: большинство мужчин бо́льшую часть года работали на отдаленных фермах или на золотых шахтах вдоль хребта Риф, который образует южную границу Йоханнесбурга. Они, как правило, возвращались в деревню два раза в год, главным образом для того, чтобы вспахать поля. Рыхление, прополка и уборка урожая были оставлены женщинам и детям. Мало кто из жителей деревни умел читать или писать, и немногие стремились получить хоть какое-то образование.

Моя мать являлась хозяйкой в трех хижинах в Цгуну, которые, насколько я помню, всегда были заполнены младенцами и детьми моих родственников. В целом, в детстве я практически никогда не оставался один. Согласно африканским традициям, сыновья и дочери чьих-либо теть или дядей считаются родными братьями и сестрами, а не двоюродными. Мы не проводим таких различий, как это практикуют белые. У нас нет сводных братьев или сводных сестер. Сестра моей матери – это моя мать, сын моего дяди – это мой брат, а ребенок моего брата – это мой сын или моя дочь.