Владимир Берязев: Воспоминания о Николае Шипилове

В комнате Люды висела на стене гитара, ее брат играл в местном музыкальном ансамбле. У Коли глаза загорелись, он сразу взял ее в руки, проверил настрой и звук, восхитился: «Хорошая гитара!» На другой день мы гуляли в осеннем лесу, развели костер. У нас была бутылка красного вина, но забыли стаканы. Я предложила сделать их из яблок. Выбрали ножом сердцевины, нагрели вино на костре и разлили горячий напиток в душистые сосуды из знаменитых тульских яблок. Коле это очень понравилось, а Дима Фролов написал потом два замечательных стихотворения — о молодых опятах, которых было множество под листьями вокруг, и о нашем пикнике.

В Ясную Поляну решили идти пешком, напрямую, через овраги и поля. Коля отказался. Он лежал на кровати и не выпускал из рук гитару. Мы знали, что у него больные ноги, но мне показалось, что, не будь этой гитары, он все же решился бы: зачем-то же он проделал этот длинный и трудный путь… Но я уже видела в общежитии, как Коля, лежа на кровати, наигрывал какие-то обрывки мелодий, а потом оказывалось, что он опять написал новую песню. У него на пальце, прижимавшем струны, был след — глубокая, вдавленная в кожу, затвердевшая бороздка.

Всегда казалось кощунством просить Колю спеть, если не присутствовали другие слушатели. Хотелось собрать весь белый свет. Наверное, многие испытывали такое же чувство, потому что всегда, когда он обещал прийти в чью-то комнату, известие об этом моментально распространялось по всему общежитию, и всегда было много народу. Но вот однажды Шипилов со своей женой Таней Дашкевич проездом оказались у меня дома. Была уже ночь, они устали, приехали из Шереметьевского аэропорта, а на другой день им надо было двигаться дальше. Поужинали, поговорили немного, я постелила им и безо всякой надежды попросила Колю спеть.

Я сейчас слушаю кассету с записью той ночи, и мне все понятно. Чтобы не мучить их, уставших, я прошу Колю спеть только одну — мою любимую песню, записи которой у меня нет: «Что это вьется по ветру…» Он берет гитару, Таня ему подпевает. У Тани усталый голос. Но постепенно их голоса набирают силу — откуда? Коля буквально возрождается, вспоминает старые и поет новые песни, потом просит Таню спеть. Сна как не бывало, усталости — тоже. Так мы и просидели всю ночь. Он пел — он жил.

Думаю, вспоминая Николая Шипилова, многие не преминут сказать о том, о чем и сам он давно написал и спел: «Видели меня и говорят, обрюзг я и голос свой по-русски на водку променял…» Этот контекст, этот фон присутствовал, но не более чем у других, и создавал его не Шипилов, и нужен он был не Коле, который прекрасно осознавал и свое предназначение, и свое значение. Помните последние строки этой песни: «Вы видели меня, а я вас не заметил, как родственник комете, как младший брат огня»?

Я всегда любила Колю Шипилова. Сказать, за что — не знаю. Может быть, восхищалась? Нет, по-человечески, как старшего брата, как родственную душу любила. За его устные рассказы, за смех, за необыкновенный слух к Слову? За каламбуры и шутки? Наверное, и за это, и за его книги и песни. За его неприкаянность и сиротство на этой земле. За то, что он прошел яркой кометой по этой жизни. За сопереживание. За его светлую душу. В одной из его песен есть такие провидческие и пронзительные строки: «Память за мною в погоне степью ночною рысит. Вот кто меня похоронит, вот кто меня воскресит». Светлая память!

Я не был близким другом Николая Шипилова — наши отношения можно назвать скорее приятельскими. Однако в середине 80-х в течение полутора лет мы общались с Колей очень тесно, практически ежедневно. С первого же момента знакомства Николай был мне невероятно интересен — и как глубокая, внутренне очень свободная личность, и как большой силы художник. Интересен был он мне и в силу моей профессии: это был один из самых ярких и талантливых людей, встреченных мною в жизни, и каждая встреча с ним давала мне пищу для ума как психологу, специализирующемуся на изучении скрытых ресурсов психики, творческих состояний, трансперсонального опыта. Мы подолгу разговаривали, и я с огромным удовольствием слушал его рассказы о своей жизни.

Анализируя сам факт нашего знакомства с Колей, я вполне могу допустить, что оно могло бы и не состояться. Мы жили с Колей в одном городе, но, как говорится, вращались в разных кругах. У меня был дом и стабильное положение в обществе, у него этого не было. Я занимался психологией, он — литературой. Я вел относительно спокойный и размеренный образ жизни, он, в силу отсутствия своего жилья, — бурный и хаотичный. Общие знакомые, конечно, были — но, в общем, не так уж много…