Владимир Берязев - Воспоминания о Николае Шипилове

Помню, что я спросил Колю, удалось ли ему попеть свои песни для каких-нибудь известных людей, например связанных с властью или же из круга оппозиции. Он задумался, а потом назвал фамилию одного известного губернатора, вполне достойного человека, сильного управленца и патриота по убеждениям. «Мы с ним посидели часа полтора, выпили бутылочку коньяка, и я попел ему», — рассказал мне Коля. «И какое впечатление он произвел на тебя?» — спросил я. «Да мужик он, наверное, хороший, — ответил Николай, — но, как и все они наверху, какой-то сытый», — то есть неспособный глубоко чувствовать беды и нужды простых людей. Как человек, выросший среди «дураков и дурнушек» и любивший их всем сердцем, Коля органически не выносил чиновничьего равнодушия всех этих «начальников-беспечальников» — что советского, что постсоветского периода. Как я узнал позднее, единственным начальником, которому он глубоко верил именно за искреннюю боль о народе и силу характера, был «батька Лукашенко».

При всей своей занятости и погруженности в творчество Коля ухитрялся следить за самой разной информацией. Меня поразило, что он, оказывается, читал или, по крайней мере, просматривал некоторые книги, изданные в моем издательстве, к которым я написал ряд предисловий. Николай даже похвалил меня за книгу по философии древнего Египта, сказав, что она «очень серьезная».

На тот момент Николай как раз уезжал в Белоруссию, где он, по его признанию, чувствовал себя лучше, чем в Москве. Мы договорились не терять друг друга из виду, встретиться, попеть песни и созвониться, когда он вернется в Москву. Увы, этим планам не суждено было сбыться. Больше я Шипилова никогда не видел.

Уже в конце 2005 года кто-то рассказал мне, что Николай стал влиятельным человеком в Белоруссии, пишет книгу о самом «батьке» и на пожертвования какого-то богатого человека строит храм в деревне под Минском. Как я впоследствии узнал, слухи эти оказались не слишком точными. Но прошло еще полгода, прежде чем я решил набрать фамилию Шипилова в Яндексе и попал на сайт, где были выложены старые и новые песни, проза, интервью Николая. Довольно бегло почитав их, я испытал странное чувство: вроде бы это был прежний Коля, а с другой стороны — совсем новый, духовно зрелый человек с ясной и твердой гражданской позицией. Меня поразило, насколько сильно изменился Шипилов, хотя теперь я понимаю, что все эти изменения были развертыванием глубинного потенциала, заложенного в нем с юности.

Помню, прочитав строки замечательной песни «Элегия»: «Снега, снега, снега, снега, гасни, ты гасни, жизнь, влюбленная в меня», — я подумал: хорошо было бы услышать это под гитару! Но как это сделать? Ведь Коля живет в другой стране…

В августе 2006 года я две недели, с 3-го по 17-е, провел в Новосибирске. Позже я узнал, что Николай в это время открывал там аллею бардов и покинул столицу Сибири за два дня до моего приезда. А через день с ним случился инсульт. Значит, мы могли встретиться в двухмиллионном городе, но увы…

А летом, на отдыхе в Испании, гуляя у моря, мы — я, моя жена Ольга, также хорошо знавшая Николая по Новосибирску, и сестра Марина, — еще ничего не зная об инсульте, вдруг почему-то заговорили о Шипилове. Перебирали связанные с ним события, вспоминали все перипетии того периода, общими усилиями сопоставили многие факты — чего прежде никогда не делали — и при этом не могли понять, с чего вдруг накатила такая волна. После приезда в Москву все стало ясно. Тонкая связь между людьми, тем более в экстремальной ситуации, — для меня абсолютная реальность. Я думаю, что Николай в эти тяжкие для него дни, лежа в реанимации с инсультом и чувствуя близкий уход, вспоминал прожитую жизнь. Перебирая события и лица, подводя итоги и прощаясь, он вспомнил и о нашей семье — ведь когда-то мы были очень близки…

Едва мы вернулись в Москву из Испании, нам вдруг позвонили из Новосибирска: «Умер Николай Шипилов». Первое время мы все попросту не могли поверить в случившееся. Осознание истинного масштаба личности и творчества Николая пришло не сразу. Живая боль потери развивалась толчками, постепенно. У меня, например, осознание случившегося в полной мере произошло лишь спустя несколько месяцев, по мере погружения в Колины песни, стихи, прозу, новые материалы наследия. Какой могучий и чудесный талант покинул Россию!

Мы много размышляли о сценарии жизни Шипилова, который тогда, в 80-х, на наших глазах разыгрывался в каком-то роковом варианте. Если внимательно проанализировать Колино творчество, его песни, то там отчетливо просматривается живущая в нем программа ранней смерти с трагическим концом. «Упасть хочу, ударившись о землю, и крыльями прижать ее к себе», «И упал я, сгорел, словно синяя стружка от огромной болванки с названьем «народ»», «Те, кто давал советы мне, и сами в жутком трюме. Я слышу их едва-едва, вдруг осознав, что умер», «Тогда скажу я им не зло: Деревья и трава! Я скоро стану им золой, я буду пищей вам!», «Нет, умирать не готов, не готов. Но лягу, где-то лягу». Все это — песни 70–80-х годов. Позже, в 90-х, в статье о Рубцове Коля написал: «Путь поэта — это путь к ранней могиле». Что было бы, если бы эта Колина фатальная программа осуществилась тогда — на самом взлете? В истории русской литературы сохранился бы образ талантливого писателя и поэта-песенника с ранним трагическим финалом. Но в этом случае не было бы ни героического участия Николая в событиях 1993 года, ни его прихода к вере, ни пронзительной патриотической публицистики, ни поздних песен великой силы и драматизма, ни провидческого романа «Псаломщик»…