Стинг - Стинг. Сломанная музыка. Автобиография

Стоя у окна, одна несчастная душа, как мне кажется, изгоняет страшных демонов из внутренностей своего личного ада. Я затыкаю уши, стараюсь делать глубокие вдохи, но понимаю, что надолго меня не хватит. Я уже не дрожу, поселившаяся в животе анаконда яростно рвется наружу. На лбу и на груди появляются капельки пота, а глаза закатываются. Неужели я по собственной воле пошел на этот эксперимент? Похоже, я спятил. Никогда в жизни я не чувствовал себя так плохо и настолько испуганным…Раздается очередной раскат грома, мне становится еще хуже, и вот, когда кажется, что у меня уже нет больше сил сдерживать этот натиск, я слышу божественный, прекрасный голос mestre из города Манаус. Этот голос парит во влажном воздухе, наполняя зал сладким ароматом мелодии. Я закрываю глаза, чтобы мне было легче испить бальзам этой песни, и понимаю, что перенесся в огромный храм света.

Эта песня стала светом и цветом, обрела форму фантастической архитектуры Данте и Блейка, и я чувствую, что вишу под потолком, изогнутом куполом небосвода серафимов. Видения приобретают формы удивительных вращающихся геометрических структур: башен, туннелей, воронок и камер. Ясность и электрическая насыщенность видений кажется настолько чуждой обыденной жизни, что возникает ощущение, будто это вообще иная реальность. Но когда я открываю глаза, то возвращаюсь в зал, в котором не вижу ничего необычного. При этом все, что я вижу, – это не иллюзия. Реальность предстает такой, какая она есть, но цвета и видения раскрываются отдельной реальностью, проецируемой на внутреннюю сторону моих век. Закрываешь глаза и попадаешь в другой мир, кажущийся таким же реальным, как и любой другой, в мир, в котором звук превращается в цвет, цвет – в геометрические фигуры, а те активируют воспоминания, истории и чувства не только из твоей собственной жизни, но, каким бы странным это ни показалось, из жизней других людей. Либо я вижу сны наяву, либо просто умер.

Я лечу в бомбардировщике над горящим под крылом ночным городом. А вот я в лодке под парусом на широких просторах серого моря. Или участвую в сражении, и гром в джунглях отозвался грохотом разрыва снарядов. Я скрючился в глубокой и грязной траншее, видя краем глаза чью-то тень. Назовем этого человека «спутником». В этом видении присутствуют и другие люди. Земля содрогается от близких разрывов снарядов. Рядом со мной в этом туннеле испуганные и дрожащие юнцы в мешковатой военной форме и касках, забрызганных грязью. Мне так жутко, что я боюсь повернуть голову.

Неожиданно я оказываюсь в городе на севере Англии, в котором провел детские годы. Я – маленький мальчик, смотрящий на вырезанный в камне список сотен фамилий и имен. Надо мной – два вылитых из бронзы солдата-часовых, покрытых патиной, торжественно склонивших головы над прикладами перевернутых винтовок. Детской рукой я прикасаюсь к холодной ноге статуи.

Слышатся раскаты грома, и я снова оказываюсь в траншее рядом с моим спутником. Я вижу, как вдоль бруствера [5] Насыпь в фортификационном сооружении, предназначенная для удобной стрельбы, защиты от пуль и снарядов, а также для укрытия от наблюдения противника. – Прим. ред. траншеи выстраивается робкая цепь. Кто-то заходится в приступе кашля. У меня предчувствие, что, как только артобстрел закончится, мой спутник, которого я смутно вижу, даст команду вылезать из укрытия. Ощущаю во рту горький вкус страха, такой же едкий и коричневый, как выпитое зелье. Артобстрел подходит к концу. Все лица поворачиваются в сторону моего спутника, которого я едва вижу.

Издалека доносится свист. Быть может, это крик ночной тропической птицы в джунглях. Свист все ближе и ближе, словно по цепочке. Mestre в зале все еще поет свою чудесную песню с редкими вкраплениями атональности, звучащей на четверть тона ниже, отчего мелодия начинает казаться тревожной и неземной. Я чувствую, как спутник зажал свисток в кулаке и застыл, как медная статуя.

«Свисти в гребаный свисток, сержант!» – слышу я чей-то разъяренный голос. Потом чуть дальше от нас в цепи раздаются такие же недовольные голоса.

«Давай, сержант, что за хрень, не тяни!» – кричат солдаты. Такое ощущение, что им не терпится убивать и быть убитыми. При этом мне кажется, что многие из них слишком боятся прослыть трусами, у которых кишка тонка встать в полный рост и пересечь старую как мир черту жестокости и убийства.

«Ты будешь свистеть?!»

Но он не свистит, и я слышу звуки несущих смерть пулеметных очередей над головой. Я слышу крики раненых и умирающих. Но спутник не свистит, не дает приказа, и мы остаемся в относительной безопасности в траншее. Mestre выдерживает длинную ноту, которая зависает, как сигнальная ракета в небе. Смертельный бой наверху продолжается.