Елена Ерофеева-Литвинская - Избранницы. 12 женских портретов на фоне времени

Как же надеялась Екатерина Павловна на то, что все останется в тайне и она начнет новую, счастливую жизнь с бесконечно любившим ее мужем! Кто вспомнит о несчастном бездомном пропойце, утопившемся с горя в реке? Кому он нужен? Но беда была в том, что Николай Самуилович не сумел доиграть взятую на себя роль до конца. Выйдя из длительного запоя, Гимер объявился в Петербурге и зачем-то решил выправить себе новый паспорт. Видимо, не терял надежды пристроиться куда-нибудь на службу. А какой уж тут паспорт? Умер – так умер. Но Гимер все же отправился оформлять документы, совершенно не подумав, к чему это может привести. Естественно, его личность была установлена, и совсем не мертвая, а очень даже живая. Разразился неслыханный скандал, и на супругов Гимер завели уголовное дело. Екатерину обвинили в двоебрачии, а Николая – в преступном сговоре и пособничестве жене. И началось…

О деле, разбиравшемся в уездном центре Богородске, а затем в Московском окружном суде в 1896 году, в России не упоминал только ленивый… Сидя перед зеркалом, Екатерина Павловна непроизвольно вздрогнула, вспомнив об этом. Произвол следователей. Бесцеремонное любопытство публики. Пикантные подробности «сексуального скандала», кочевавшие по страницам газет и смаковавшие произошедшее на все лады. Жуткий призрак сибирской каторги, отчетливо замаячивший перед Екатериной и в последний момент замененный годом тюремного заключения. Но и в тюрьме, слава богу, не пришлось сидеть благодаря заступничеству знаменитого юриста Анатолия Федоровича Кони, искренне неравнодушного к женской доле. Он прославился тем, что суд под его председательством оправдал революционерку-террористку Веру Засулич, стрелявшую в упор в петербургского градоначальника генерала Трепова. В срок отбывания наказания Екатерине Павловне засчитали работу акушеркой в тюремной больнице во время следствия.

С подачи Кони министр юстиции Николай Валерианович Муравьев написал Николаю II записку с просьбой о смягчении приговора Московской судебной палаты, вынесенного супругам Гимер, и Николай удовлетворил ходатайство своего министра.

Не обошлось и без взяток, этого проверенного, во все времена и при всех властях исправно работающего средства. И немалых. У Степана Ивановича деньги были – вместе с братом он содержал в Мещанской слободе Щелкова мыловаренную фабрику и, чтобы вызволить Екатерину, средств не жалел. Годовой оборот фабрики исчислялся десятками тысяч рублей. Так что сибирского этапа в компании преступников Екатерине Павловне удалось избежать, иначе ее давно бы уже не было на свете. Она выглядела в то время так, что краше в гроб кладут. В чем только жизнь держалась, непонятно. Тягот пересылки в Енисейскую губернию и каторжных работ она, больная, измученная, истерзанная, страшно исхудавшая, превратившаяся в тень, просто не выдержала бы. А преданный Степан Иванович и в Сибирь готов был за ней последовать.

Судебные страсти и газетная шумиха постепенно затихали, жизнь входила в свою колею. Семейное счастье Чистовых ничем не омрачалось, но столь желанный покой оказался иллюзорным. Екатерину Павловну вновь поджидали испытания.

Когда в 1900 году в газете «Новости дня» появилась заметка о новой пьесе Льва Николаевича Толстого, созданной на основе нашумевшего судебного дела супругов Гимер, в прихожей его дома в Хамовниках раздался звонок. На пороге стоял взволнованный юноша, невысокого роста, сероглазый, с белокурыми кудрявыми волосами, в форме учащегося Первой московской гимназии.

– Очень прошу Вас, Лев Николаевич, от имени моей матери, не публикуйте драму. Надо мной издевается вся гимназия, но я как-нибудь стерплю, а вот маму жалко. Она столько страдала. О ее деле почти уже забыли, а сейчас все всколыхнется с новой силой. Вдруг маму посадят в тюрьму?

Вскоре к великому писателю последовал еще один визит. К Толстому явился сам «живой труп» – Николай Гимер – с просьбой найти ему хоть какую-то работу. С помощью прокурора Тульского окружного суда, добрейшего Николая Васильевича Давыдова, от которого Толстой в свое время и узнал подробности дела, эта просьба была выполнена.

Свое обещание не печатать пьесу Лев Николаевич сдержал. «Умру – тогда играйте, – ответил он Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко, просившему разрешения поставить новую пьесу в Художественном театре. Драма была напечатана лишь в 1911 году, после смерти Толстого, а потом состоялась знаменитая премьера «художественников». Новая пьеса заняла ведущее место в репертуаре сотен театров по всей России. И опять Екатерина Павловна сделалась притчей во языцех.