Игорь Сорокин: Покорение высоты

Н Никитин в период работы над проектом японского города-башни высотой 4 км и населением 500000

Предварительный инженерный проект с проработкой основных конструктивных узлов города-башни Николай Васильевич отправил в Японию с обнадеживающим выводом: достижения современной строительной техники и прогрессивный стиль проектирования высотных конструкций позволяют надеяться, что идея города-башни осуществима!

Не прошло и недели, как на Никитина тучей налетели японские корреспонденты. Газеты, радио, телевидение всего мира взахлеб заговорили о новом супергигантском проекте советского конструктора. 4 декабря 1966 года Николай Васильевич получил письмо, в котором сообщались дополнительные технические характеристики города-башни. К письму прилагалось официальное приглашение в Токио и просьба приступить к конкретной конструктивной проработке проекта. В письме сообщалось также, что достигнуто предварительное согласие всемирно известного архитектора Кендзо Тангэ участвовать в архитектурном оформлении этого проекта. «Построим капиталистам эту башню, — поговаривал Никитин, — пусть смотрят и удивляются, на что наш народ способен».

Но видимо, сдали у японцев нервы, потому что вскоре пришло другое предложение: снизить высоту с 4 тысяч до 2 тысяч метров, принимая во внимание высокую сейсмичность японских островов.

Николай Васильевич не стал распространяться о том, что главный упор в своей проектной проработке он сделал сначала на сейсмику, а потом уже на ветер силы цунами.

Новое предложение было подкреплено всеми гарантиями, на какие только была способна фирма господина Мицусибы. Сделать из большого малое не составляло для конструктора большого труда, тем более что он не расставался с надеждой поработать вместе с Кендзо Тангэ, к которому относился с большим уважением, как к ведущему урбанисту мира.

Через полгода новая детальная проектная проработка ушла в Токио и там как будто канула в воду.

Лишь три года спустя, в январе 1969 года, приехали к Никитину семь представителей фирмы. С традиционной японской вежливостью они долго извинялись за свое молчание. Но лучше предоставим слово самому Никитину.

Конструктор в частном письме писал: «Приехали в Москву семь японцев. Собираются строить башню 550 метров. Это тот самый их буржуй, который собирался строить 4000 м. Теперь остановились на 550. «Господин Мицусиба уже в возрасте и хотел бы видеть башню при жизни».

Я давал пояснения. Поднимался с ними на башню. Один японец через переводчика: «Мы много о вас слышали, рады увидеться и познакомиться, жаль, что сейчас не можете приехать в Японию для консультации».

Но Николай Васильевич уже потерял всякий интерес к так низко упавшей высоте токийской башни.

Несмотря на обрушившуюся на Никитина мировую славу, он, по свидетельству многих его сотрудников последних лет, так и не научился… быть знаменитым. Достаточно было позвонить конструктору по телефону и попросить о встрече, чтобы услышать: «Жду вас, приезжайте». Он легко откладывал свои дела для другого дела, по при строжайшем условии — чтобы в новом деле была искра творчества.

Пульс истинно творческой мысли конструктор угадывал быстро и радостно. Те, кто видел Никитина за работой, наверное, согласились бы со словами Максима Горького: «Сколько в жизни моей я видел счастливых людей, все они умели и любили работать». Часто создавалось впечатление, что Николай Васильевич черпает в работе какие-то дополнительные внутренние силы, потому что творческий процесс его всегда шел по восходящей липни, если была найдена захватывающая воображение идея. Многие конструкторы видели его сияющее лицо, когда он, отодвигая весь перекроенный чертежный лист, в котором одну чужую, приглянувшуюся ему идею нагружал десятком своих новых, удовлетворенно говорил:

— Дельно мы с вами поработали!

"Я всегда считал своей задачей активное проектирование", — сказал Н. Никитин на защите своей докторской диссертации. 1966 г.

И тогда не было человека счастливее, чем он. Никитин помогал легко и радостно, он из своего опыта знал, как трудно даются изобретателю вселяющие надежду яркие открытия ума. Конструктор заботливо оберегал даже слабый росток самостоятельной идеи и употреблял весь свой талант и авторитет на то, чтобы дать возможность идее прорасти, одеться плотью и долго жить здоровой, продуктивной жизнью. Когда же конструктивная идея, выносимая на его суд, казалась ему вторичной, несамостоятельной, он умел так посмотреть на незадачливого конструктора, что второй раз тот уж к Никитину не подходил.