К сожалению, он не знал ни того, ни другого и сказал первое, что пришло на ум:
— Мне больше нравятся Дарвин и Брем. Они написали про свои путешествия много книг.
— Так кем же ты намерен стать?
— Я пока не знаю, — задумчиво ответил Николай, — жизнь впереди большая.
— Ступайте! — велел директор. — Передайте своим родителям, что вы приняты.
Николай поклонился, как научила его мама, и поспешил обрадовать ее. Вся семья ликовала.
Вскоре дедушка прислал из Читы форму. Плотное мундирное сукно отливало каким-то неземным металлическим светом. Золотом сияли пуговицы. А фуражка! А английские ботинки! Нет, что и говорить, не зря он старался! Ранец из негнущейся кожи со скрипучими ремнями Николай полдня носил за спиной, уверяя всех, что ему надо к ранцу привыкнуть, и только за обедом мама уговорила снять его, не убежит.
С 1 сентября жизнь представилась Николаю сплошным праздником. Он был выше и сильнее всех своих сверстников, поэтому обижать его никто не смел, но одноклассники держались от него поодаль — большинству из них он был неровня. Николай сам без разбору влезал в любую компанию, его общество волей-неволей приходилось принимать. Сынки чиновников из коммерческого банка, дети скотопромышленников считали его черной костью, но задирать не смели, уважая его литые кулаки. Больше всего им не нравилось, что где бы ни появлялся Николай, он естественно и просто забирал повсюду лидерство, не задумываясь о своих правах на него.
Непонятно, куда девалась присущая ему прежде серьезность. Радостно, с озорным огоньком в глазах бежал он утром в гимназию и до начала уроков успевал вдоволь наиграться в козла и в чехарду на гимназическом дворе.
Вскоре Василия Васильевича вызвали к директору. Вернувшись из гимназии, отец весь вечер озабоченно поглядывал на сына и в конце концов не удержался, позвал Николая на беседу, от которой тому не приходилось ждать ничего хорошего. Оказалось, что директор велел Василию Васильевичу изменить домашнюю систему воспитания, побольше вести с сыном умных разговоров, чтобы помочь ему очистить мозги от «дремучего мышления», привитого церковноприходской школой. «В гимназии нельзя вести себя как недоросль из бурсы!»
Василий Васильевич привел сына в кабинет и велел ему сесть.
— Ты знаешь, что нам с матерью учить тебя уму-разуму некогда. Сделай так, чтобы меня больше не приглашали для подобных разговоров. Ты мам крепко поможешь, если избавишь нас от лишних хлопот. Вместо того чтобы дурака валять, читал бы на переменах. Вон ты какой вымахал, неловко за тебя, право. Есть же у тебя голова на плечах!
На этом воспитание закончилось. Василий Васильевич решил применить тактику полного доверия.
До Ишима докатилась весть: в Петрограде большевики разогнали Учредительное собрание, забрали власть в свои руки, а «оплот демократии» Керенский, как называли его местные обыватели, скрылся неведомо куда. Город замер в ожидании новых событий. Шли дни, но ничего вокруг почему-то не менялось.
В пропыленном Ишиме появились лихачи с рессорными колясками на резиновом ходу и даже несколько автомобилей. Они стояли у ворот городского сада, откуда каждый вечер то бодро, то грустно трубил, как прежде, военный оркестр.
Перед пасхой 1918 года всех гимназистов заставили говеть. Активисты из старших классов учредили сбор сэкономленных на еде средств в продовольственный фонд белой армии. По улицам ходили военные и гражданские патрули, пугая людей.
Дядя Володя уехал в Петроград. Василий Васильевич старался пореже выходить из дому. Николай все вечера проводил за книгами. В большинстве домов рано закрывались ставни, по ночам на улицах гремели выстрелы. Председатель Ишимского исполкома А. Н. Пономарев однажды утром был найден убитым за своим рабочим столом.
4
Фотография Никитиных день ото дня чахла. Василий Васильевич задумал перебраться в Ново-Николаевск или Читу. А когда стало известно, что ишимская гимназия закрывается, Василий Васильевич решился окончательно.
Сняться с насиженного места в смутную пору было трагической ошибкой. По приезде в Ново-Николаевск свалилась в тифозном бреду маленькая Валя. С больным ребенком на руках скитались они по чужим подвалам и углам, пока не занесло их в каменную сырую полуподвальную нишу, в которой боязно было выпрямиться во весь рост. О том, чтобы открыть здесь фотографию, они и не думали.
Не успели рассовать по углам пожитки, как свалился Василий Васильевич. В подвале было так холодно, что вода в кадушке замерзала, и, чтобы напоить теперь уже двух больных, надо было ковшиком пробивать лед. Ольга Николаевна растерялась, она боялась чужого города, боялась незнакомых людей, но больше всего ее пугали хлопки выстрелов в густой темноте. Лишь один Николай осмеливался выходить на улицу. Жизнь быстро взрослила его.
Читать дальше