Владимир Катасонов: Иван Николаевич Крамской. Религиозная драма художника

, но и запросом на серьезность сюжетов картин, в особенности исторического жанра. Будущие передвижники заявляли, что неправильно использовать историю как простой «полигон» для демонстрации изобразительной техники конкурсантов. У истории есть свой смысл, свои ценности и святыни, и, если все это не должно касаться художника, если главное, что от него требуется, – показать отточенность живописного мастерства, – то такая «историческая картина» не только бессмысленна, но даже и безнравственна!.. Если художник должен как бы отказаться от своего сердца, от своей любви и склонности, и… то как же тогда он может создать историческую картину? Ведь она будет вырвана из жизни человеческой души?.. В этом был пафос «четырнадцати». Но еще за пять лет до открытого протеста в рукописи «Взгляд на историческую живопись» Крамской, которому тогда был всего 21 год и который только начал учиться в Академии, пишет о своем понимании отношения художника к истории: «Настоящему художнику предстоит громадный труд – закричать миру громко, во всеуслышание, все то, что скажет о нем история, поставить перед лицом людей зеркало, от которого бы сердце их забило тревогу, и заставить каждого сказать, что он увидит там свой портрет, и тот только будет истинным историческим художником, кто, оставшись верным своему идеалу и началу всего изящного в природе, покажет расстояние, отделяющее начало от его проявления» [2] Крамской И. Н. Взгляд на историческую живопись // Иван Николаевич Крамской: Его жизнь, переписка и художественно-критические статьи. 1837–1887. – СПб.: Типография А. С. Суворина, 1888. – С. 581. .

А. А. Иванов. Явление Христа народу

Художник должен быть верен идеалу. Для этого он его должен иметь. Текст, из которого взята цитата, написан сразу после смерти А. А. Иванова, которая потрясла молодого Крамского. Иванов 20 лет работал за границей над своей монументальной картиной «Явление Христа народу», с трудом перевез ее в Россию, с трудом добился ее экспозиции и… встретил холодное непонимание со стороны профессионалов и публики. Через несколько месяцев он умер. Крамской очень точно определяет причины произошедшей трагедии. Иванов не хотел видеть в своем произведении просто «картину на евангельский сюжет». Тоги, сандалии, драпировки, археологическая утварь не были для него главным в картине. Иванов хотел от имени евангельского идеала, от имени Христа напрямую обратиться к своему современнику. Исторический антураж картины был только поводом. И эта попытка потерпела неудачу. Почему? Крамской видит это очень ясно: «Руководители искусства не нашли в ней творчества, композиции и объявили вещью плохой и несогласной с законами исторической живописи! А публика? А публика живет другой жизнью, жизнью Фауста, и в ней нет уже тех элементов, из которых вылилась эта картина, – она утратила веру, она погружена в свои ученые результаты, она гордится своим знанием, она поклоняется иному богу, и ей ли слушать слова пророков, когда она им уже не верит, ей ли вслушиваться в слова Спасителя, когда она уже их взвесила и отвела место Ему между гениями земли? Нет, она уже не может увлекаться этим, она переросла этот период! И вот участь этого произведения решена, а с нею вместе и участь художника – творца ея. И он умер. Да он и не мог жить одной головой, без участия сердца, – ему надобна жизнь полная, человеческая. А чем же он будет дышать, когда элемент питания сердца был отнят у него, как только он стал лицом к лицу с действительностью?..» [3] Крамской И. Н. Взгляд на историческую живопись // Иван Николаевич Крамской: Его жизнь, переписка и художественно-критические статьи. 1837–1887. – СПб.: Типография А. С. Суворина, 1888. – С. 580.

Публика живет жизнью Фауста, т. е. жизнью новоевропейской капиталистической цивилизации, жизнью науки и верой в прогресс. Как ни трагично в этой ситуации положение художника, но настоящий исторический художник, согласно молодому Крамскому, должен сохранять мужество, напоминая людям об идеале. «Хотя и жаль, и грустно расстаться с образцами древних, – художник должен пожертвовать своей любовью для любви к людям. Он должен расстаться с ними потому, что вечная красота, которой поклонялись древние художники, невидима между людьми и что с этой вечной красоты дерзкая пытливость и самопоклонение сорвали покрывало, под которым она жила между нами; сорвали покрывало с религии, бытия мира сего и не нашли под ним ничего» [4] Там же. С. 581. .

Читать дальше