Эдит Хейбер - Смеющаяся вопреки. Жизнь и творчество Тэффи

С наступлением весны Варвара Лохвицкая увозила детей со всем штатом слуг, гувернанток и домашних учителей из Москвы в свое поместье на Волыни. В рассказах Тэффи описывается идиллическая сельская жизнь, столь знакомая по классической русской литературе. Старшие дети, уже подростки, целиком отдавались характерным для высших слоев общества развлечениям – «пикникам, катаньям верхом, играм, танцам» – и относились к маленьким Наде и Лене как к досадным помехам, которых приходилось отсылать прочь «на самом интересном месте» [Тэффи 1997–2000, 2: 272–273] («Русалка») [30] Впервые опубликовано в: Воз. 1931. № 2126. 29 марта. С. 2; № 2133. 5 апр. С. 2; затем в [Тэффи 1936]. .

Маленькие девочки находили компанию в обществе слуг и других местных жителей Волыни. Эта провинция, ныне являющаяся частью Западной Украины, была весьма экзотическим местом даже для русских. Граничившая с востоком Польши (тогда входившей в состав Российской империи) и Галиции (принадлежавшей Австро-Венгерской империи), она имела смешанное население, состоявшее из украинцев, русских, поляков, немцев и евреев [31] См. [Брокгауз, Ефрон 1890–1907, 7: 119–125] («Волынская губерния»). . Соседи-помещики, сплошь поляки, обычно «держались особняком», но дети много общались с представителями более скромных слоев местного общества и впитывали распространенные среди них народные поверья [Тэффи 1997–2000, 2: 236] («Лешачиха») [32] Впервые опубликовано в: Воз. 1931. № 2091. 22 февр. С. 2; № 2098. 1 марта. С. 2; № 2105. 8 марта. С. 2; затем в [Тэффи 1936]. . Важную роль в знакомстве их с местными легендами сыграла девочка, в рассказах именуемая Лизой, дочь местного священника, которая приходила учиться и играть с Надей и Леной [Тэффи 1997–2000, 3: 235–239] («Лиза») [33] Опубликовано в [Тэффи 1927]. . Вдохновенная врушка, Лиза рассказывала доверчивым девочкам Лохвицким о своих встречах с дьяволом и другими чудесными существами. Подобные народные поверья произвели глубокое впечатление на Тэффи, и впоследствии она использовала их в качестве сюжетов для некоторых из своих лучших историй.

В 1884 году, после смерти А. В., семья покинула Москву и вернулась в Санкт-Петербург. К этому времени любимым произведением Толстого у Нади стало не «Детство», но «Война и мир», а когда ей было 13 лет, она, потрясенная смертью героя, князя Андрея, даже посетила Толстого, чтобы убедить его изменить окончание романа. Впрочем, ей не хватило смелости, и она отважилась только на то, чтобы попросить великого писателя об автографе [34] Мой первый Толстой // ПН. 1920. № 179. 21 нояб. С. 3. . Это произошло вскоре после того, как Надя поступила в петербургскую Литейную гимназию – женскую классическую среднюю школу, которую она окончила в 1890 году [35] Тамара Александрова обнаружила относящуюся к периоду учебы Тэффи в школе запись о ней в гимназической «Именной книге учениц… поступивших с 1882 года». Этот документ, как и аттестат зрелости Тэффи, включен в проект ЦГИА. . Краткое воспоминание о ней в школьные годы сохранилось в письме, полученном Тэффи в 1929 году от неустановленного лица: «…вспомнил ученицу Литейной гимназии Надю Лохвицкую… так живо, что… мог бы написать на память Ваш портрет… с распущенными волосами, с приподнятой сбоку шляпой, и может быть, сумел бы даже передать Ваше веселое остроумие» [36] BAR. Tefif Papers. Неподписанное письмо. Париж. 1929. 4 февр. .

В отличие от женских институтов, в которых получали образование старшие сестры Тэффи, в гимназии обучали по строгой академической программе, преподавая ученицам не только светские манеры и домоводство (в чем заключалась первостепенная задача институтов), но и такие сложные академические предметы, как математику, естествознание и общественные науки [37] См. [Bisha et al. 2002: 180–181; 183; 162–164]. Мария (Мирра) Лохвицкая окончила московский Александровский институт в 1888 году. См. [Tomei 1999: 419]. В своих рассказах Тэффи упоминает о том, что другие старшие сестры также обучались в институтах. . В одном из фельетонов Тэффи говорится, что некая престарелая родственница была в ужасе от подобной учебной программы: «Теперь очень небрежно относятся к воспитанию молодых девиц. Теперь все внимание обращено на образование. Хотят сделать из них ученых женщин. Хотя они сами не могут не понимать, что для девушки из хорошего общества грация гораздо важнее алгебры» [38] О честолюбии // Сег. 1935. № 305. 5 нояб. С. 2. .

Чтобы успокоить старушку, рассказчица уверяет ее, что алгебру она вовсе не любит, и нет сомнений в том, что она недалека от истины, поскольку дарования сестер Лохвицких были литературными, а не научными. Вероятно, остается только удивляться, что дочери столь прогрессивного отца и племянницы общественной деятельницы Софьи Давыдовой не пополнили ряды юных российских идеалисток, которые во второй половине XIX столетия изучали науки и посвящали себя таким полезным занятиям, как медицина или педагогика. Возможно, одно из объяснений кроется в том, что они формировались как личности в годы репрессивного правления Александра III, когда страну охватил социальный и культурный застой. По воспоминаниям одной из современниц, в эту «эпоху тупой, глухой реакции» «лучший сорт девушек… кинулся так или иначе в искусство… женщине, жаждавшей свободы и самостоятельности, оставалась одна дорога: В искусство!» [Щепкина-Куперник 1928: 151, 152] [39] Цит. по: [Rosenthal 1996]. Статья Розенталь имела для меня большое значение. . К таким девушкам относились и сестры Лохвицкие.