Килиан Жорнет - Нет ничего невозможного

Время, затраченное на восхождение, — это самый заметный параметр, и именно за него хватаются средства массовой информации, но по большому счету для спортсмена оно не должно быть таким значимым, как собственная, внутренняя оценка. И тут мы говорим о балансе, который находит сам атлет, между результатом проведенных тренировок и подготовки — и условиями, в которых был достигнут конкретный временной показатель.

На улучшение показателей, а именно времени забега, влияют четыре фактора. Первый — результативность самого спортсмена, в которую делают вклад физические способности, техника, экономичность бега, опыт, стратегия или психологическое состояние. Второй фактор — оптимизация маршрута, то есть то, насколько хорошо мы знаем о его сложностях, о необходимых движениях и о том, где можно «срезать». Третье, что играет роль, — это внешние условия: практиковать зимой в плохую погоду или в летний солнечный день — не одно и то же. Четвертый важный фактор — это этика, которой мы руководствуемся: например, выбираем, будем ли использовать поддержку, будем ли выполнять восхождение в одиночку или с кем-то, какое снаряжение будем использовать и даже решим ли прибегнуть к допингу, механическому или физиологическому.

В качестве примера расскажу о восхождениях Ули Штека на Эйгер. Он превосходно знал маршрут и благодаря тщательной подготовке мог подняться за два часа и двадцать две минуты по прочерченной линии, на паре сложных переходов держась за два зафиксированных троса. Он делал это и медленнее, за два часа сорок семь минут, — но без «подсказок» на поверхности горы и свободным стилем, то есть не прикасаясь к имевшимся тросам. Какой из этих рекордов лучше? Безусловно, более быстрый подъем — самый заметный, но второй труднее осуществить, потому что он требует большей физической работы и ответственности. В любом случае оба эти показателя одинаково интересны, потому что позволяют узнать, на что мы способны в разных условиях. Не стоит упускать из виду тот факт, что время — не единственная награда, а лишь одна из составляющих, результат уравнения, определяющую роль в котором играют все компоненты.

Я ехал вниз вдоль реки Раумы, будучи за рулем уже более тридцати часов без перерыва, с тех пор как выехал из Шамони. Фургон был набит всеми моими вещами и вещами Эмели. Я хотел как можно скорее добраться до места, в котором мы решили начать вместе жить, и уже несколько часов ощущал тяжесть в веках. Занимался рассвет, я пересекал глубокую долину по шоссе, проложенному между стенами высотой более тысячи метров; дневного света еще не было достаточно, чтобы обрисовать текстуру гор, но угадывались бесконечные отроги из черного камня и ледяные водопады, будто пикирующие в долину. Казалось, что я попал на землю, не принадлежащую людям. Вертикальные стены из черного влажного камня стояли так близко друг к другу, что вдали ничего не было видно. Наконец, продолжая спускаться по шоссе и изо всех сил бороться со сном, я увидел ее, освещенную полусветом, — тонкую линию снега, которая, как капля воды, вертикально спускалась по центру стены. Она звала меня, и, хотя в тот момент ее голос вызывал у меня мурашки, я знал, что однажды не смогу устоять.

Тремя годами позже мелодия этого голоса продолжала влюблять меня в себя, когда я украдкой смотрел на заветное место. Порой я просыпался, будто бы слыша этот голос. Все это время я изучал гору — на расстоянии, с соседних вершин, или приближаясь к ее подножию. А потом настал момент присоединиться к ее песне.

В течение многих месяцев я наблюдал за линией, ослепившей меня тогда в долине реки Раумы в норвежском Ромсдале; я изучил ее с разных сторон — с подножия горы, с вершины и с соседних гор, — представляя себе, по каким из ее частей мог бы проехать на лыжах и какие выступы камня или льда должен буду обойти. Потом еще два года я изучал характеристики снега и время от времени смотрел, как он прилегает к поверхности стены, — например, когда снег хорошо держится, когда он слишком заледеневший, а когда кажется хорошим и вверху, и внизу. Иногда после тренировки по дороге домой я сворачивал, чтобы подняться на точку, где хорошо видна стена, и рассматривал ее в призматический бинокль или фотографировал через телеобъектив, чтобы потом как следует изучить. Я представлял, как именно нужно двигаться по ней на лыжах, какое снаряжение мне понадобится и с какими трудностями я столкнусь. Эта исследовательская фаза вызывает почти такие же эмоции, как само восхождение, потому что пока я с закрытыми глазами представляю все подробности, я практически чувствую холод на лице или боль в руках, томление или мурашки, когда лыжи зависают в воздухе на вираже. И, конечно, я представляю все, что может пойти не так: обрушится лавина, под снегом окажется лед, я поскользнусь или не впишусь в поворот. Я часто откладываю свои действия, потому что тщательно прорабатываю их заранее и чувствую всем телом; потому что не знаю, могу ли рискнуть или лучше послушаться внутреннего голоса, который говорит «нет». Иногда в день, когда я уже собрался все сделать, появляется странное недомогание во всем теле. И когда наконец я берусь за реализацию проекта, то знаю, что изучил все риски.