Юрий Власов - Красные валеты. Как воспитывали чемпионов

«Никак нет!» — бодро ответил я полковнику.

Мне было не по себе, потому что я не знал, куда он смотрит. Желтовато-пугающе и как-то слепо ворочались крупные белки…

Мы стояли крепко, и они не получили фамилий…

Волга. Укладываем барахлишко в мешок. Низ его, протёкший маслом, остыв, уже твёрд и неподатлив. И масло уже вроде маленького валуна. Оглядываюсь: упрям этот волжский ветерок. Только я тоже упрям. Не заморишь! Оставляем мешок на скамейке, а сами льнём к котлу то спиной, то грудью. Нет, нас не заманить вниз, в кубрик.

— Лежи теперь здесь, — Иван похлопывает по маслу. — Не умеешь вести себя — позябни!

— Хороший захребетник, вкусный. Побольше бы таких.

Иван в ударе. Одна история хлеще другой, и сколько же!

А я не удивляюсь, как же иначе? Жизнь такая необыкновенная!

— Приналёг, сердешный, — говорит Иван на свист ветра. — С Тоней я познался в Пугачёве. Нас там формировали…

Палуба пуста. И берега так далеки, что деревья, будто спички. Их едва успела опушить майская зелень.

— …Мороз! Одежи на ней — не распакую! Попросить её — очувствуется, не даст. Доведи после до сучьего градуса! Однако распечатал …

Чудесны эти тускловатые плешивины песка по затопленным островам. Чудесен этот разлив, эти сёла, почти скрытое разливом. Чудесны острова, залитые по верхушки самых высоких кустов. Чудесен этот ветер, вдруг одуряющий душновато-вязким выхлопом солярки. И эта пустынность воздуха, уже отсеявшего перелётные стаи, тоже необыкновенно притягательна. И вообще, как заманчива эта жизнь без стен казармы, без окриков, звонков и постылого горна! Как можно жить в этом мире и быть несчастливым? Разве это вообще возможно — быть несчастливым?!

— …Я тебе доложу: эта Аня не девка, а кобыла — на каждый «сучок» была ржать готова…

Задорно колется под бортом волна. Мне вдруг кажется, что в бесконечность намывается этот пенный след. И радость, непонятная, большая захлёстывает меня. Обласкиваю ладонью раскалённую медь котла.

Рисунки Юрия Власова акварелью

Я очень люблю историю. Это видно без слов по любовно выполненным заданиям.

— …Хожу — и сам неживой, людей по фамилиям путаю. Мне даже рыбий жир прописали. «Тут, — думаю, — моя контузия и вовсе в болезнь разовьётся». Поверишь, я аж рыбьим жиром провонял. А ты ведь сам соображаешь: я на это дело не хилый. И вообще… Но ей эти забавы, что цветы сажать. Да, Клокова её фамилия! Клавдия Юрьевна Клокова! Такая не то, чтобы сытая, но рёбер не видел; груди мягкие, сами в руку ложатся. Вот что не нравилось: табачищем, как от мужика! Моих лет, а седая. Может, её из-за того наш брат и обходил, вот и стосковалась — уж очень мне радовалась, а ласковая, сердешная… Долго мы с ней тешились — недель пять. Это я уже по третьему разу лежал, сразу два ранения… А с другой — и вся любовь один вечер. Столкнись с такой носом — не признаю. Ха! Хотя ежели пощупать, наверное, вспомню, а? Руки-то, они памятливые… Ха, ха!

Отрезвляет рёв — и сразу в ответ: сирена! За седовато-пенным отвалом буруна еле заметна скошенная рубка с коротенькой мачтой буксиришка. Рубка за седым валом и брызгами — и цвета не углядишь. На длинном тросе неповоротливая, утюжистая баржа. Борта утёсом, засмолены и конопачены грубо. Возле домика на корме — верёвки с бельём.

— Порожняя, — говорит Иван.

Улыбаюсь назойливости ветра, затопленным лесам, проворной воде, ребятишкам на барже.

— Иван, а куда ты после Белграда? Ты уже в ограниченно годных после третьего ранения?

И мы снова покатываемся. Ограниченно годный! Мы лупим друг друга по плечам и гогочем.

— Иван! — кричу я, — Но Тамару не тронь! Тамара в беде! Когда в беде — нельзя! Понимаешь, нельзя!..

Вбиваю каблук в палубу. Твёрд и задорен удар. Мнимый перезвон шпор на моих яловых сапогах будоражит. Упиваюсь тяжестью пистолета: будет он там, будет!.. На кобуре в карманчике запасная обойма. Приятен запах кож; неподатлив, своенравен отворот кобуры. Нащупываю рукоять пистолета. Вырываю себя из траншеи. Пусть во весь рост! Пусть! Пусть! Не дрогну!..

«Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, продолжается, несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации разбиты и нашли себе могилу на полях сражения, враг продолжает лезть вперёд…»