Тиффани Дженкинс - Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь

Я так и пролежала все оставшееся время, пока не выключили свет. Сокамерницы меня не беспокоили, потому что видели, что у меня жестокая ломка. И я гневно зыркала на всех, кто пытался подойти ко мне или заглянуть в глаза.

Я ждала – терпеливо, тихо, тревожно, – пока все они заснут. Каждая из них издавала разные звуки, вдыхая ночной воздух. Одни женщины храпели, другие дышали тихо, но я выжидала до тех пор, пока не убедилась, что все как одна крепко спят. Когда последняя из моих соседок перестала вертеться с боку на бок и наконец затихла, найдя удобное положение, я поняла, что время пришло.

Я села на койке и осторожно спустила ступни на холодный бетонный пол. Встав на ноги, огляделась, чтобы удостовериться, что никто не шевелится. Нащупала уголок простыни и начала осторожно стаскивать ее с матраса. Когда вся она оказалась в руке, мои пальцы начали двигаться автоматически, словно были запрограммированы на вязание узлов. Мыслей не было, одно лишь бездумное скручивание и стягивание. Я не думала ни о чем, кроме того, как отчаянно хочу со всем этим покончить. Мне не хотелось задерживаться на этой земле ни единой лишней секунды, надо было уходить, и уходить сейчас же.

Я нервно бросила на камеру последний взгляд, убеждаясь, что все остальные по-прежнему крепко спят, и крепко привязала один конец простыни к углу койки над головой. Я была мысленно готова к тому, что соседка надо мной проснется, поскольку узел был завязан примерно в двух дюймах от ее ноги, но та не шелохнулась. Я еще раз поглубже вдохнула, оборачивая другой конец простыни вокруг шеи, и затянула его изо всех сил. Когда я делала этот последний вдох, не было ни слез, ни колебаний – и потом я усилием воли столкнула себя с койки.

Койка оказалась недостаточно высока, чтобы вытянуться в полный рост, поэтому я расслабила мышцы ног, позволяя весу собственного тела и земному притяжению выполнить всю работу. Я полулежала, подвешенная за шею, вытянув ноги перед собой. Сила давления на горло была ошеломляющей. Казалось, мой позвоночник отделяется от черепа. Я чувствовала, как лицо наливается жаром; оно словно раздулось от крови. Мое физическое тело до боли жаждало вскочить и дышать, но разум оказался сильнее. Теперь обратного пути уже не было.

Звуки окружающего мира начали слабеть, а периферийное зрение меркнуть; я словно заглядывала вниз, в темноту туннеля. Стены мрака смыкались вокруг, и мир постепенно затихал. От давления полопались сосуды в глазах, и мне казалось, что глазные яблоки вот-вот полностью вылезут из глазниц. Все почернело, и я поняла, что это конец. Вот и все. Впервые за очень долгое время я почувствовала себя… свободной.

Яркий свет, пролившийся откуда-то сверху, заставил меня вздрогнуть, и я поняла, что прохожу через какое-то другое измерение. Я улыбнулась, радуясь освобождению от своего исковерканного земного тела, тому, что отныне являюсь частью вселенной. Свет становился все ярче – почти ослепляя, – и я внезапно хватанула воздуху, ворвавшегося в легкие с громким сипением. Что за черт?! Я давилась, кашляла, не могла вдохнуть. Потом начала замечать мелькающие вспышки света и слышать прерывистые вопли – ко мне потихоньку возвращался слух. Я пару раз моргнула, и размытая картинка надо мной начала обретать форму. Лицо… Но то был не лик Божий – или дьявольский, а офицер Каш.

– Джонсон! Вы меня слышите? Тиффани! Очнитесь.

Жаркий гнев побежал по каждой жилке моего тела, когда я осознала, что происходит. Я принялась бешено махать руками и пинаться, отчаянно пытаясь отогнать их всех от себя.

– Зачем? – выкрикивала я. – Какого хера вы привели меня в чувство? Зачем?! Почему вы не дали мне уйти?!

От гнева и разочарования меня начали сотрясать непроизвольные рыдания. У меня же почти получилось! Я была так близка к возвращению домой, к матери, дедушке и бабушке, – а теперь снова вернулась прямиком в ад. Обратно в реальность, от которой так отчаянно пыталась сбежать.

Я бросила взгляд на своих соседок по камере, которые явно были в шоке и ужасе. Мне хотелось крикнуть им, что нечего разыгрывать здесь драму. Я хотела узнать, кто из них, черт возьми, обломал мои планы, уничтожил всякую надежду освободиться от этой говенной планеты. Но не успела сказать и слова, как охранница завела мне руки за спину и сковала наручниками. И сказала:

– Вставайте, мы отведем вас в медицинский блок.

Я поднялась с пола, и она потащила меня в сторону общего холла. Мне хотелось бежать; хотелось врезаться головой с разбегу в эту гребаную стену и закончить начатое. Но вместо этого я двигалась покорно, молча, потому что стоило выйти из камеры, как до меня дошло, что все светильники в блоке горят, и все до единой заключенные Западной женской тюрьмы стоят у дверей своих камер, глазея, как меня волокут прочь из блока с простыней, болтающейся на шее.